Писатель и свидетель (рецепция «Записок из Мертвого дома» Ф.М. Достоевского в литературе о каторге и ГУЛАГе)
Гузаевская С.Н., Родин К.А.
Предметом исследования в статье являются рецепция и трансформация повествовательной стратегии, использованной Ф.М. Достоевским в повести «Записки из Мертвого дома». Присутствие в тексте диегетического нарратора и неосведомленность читателей о реалиях каторги позволили Достоевскому создать художественный мир, который воспринимается читателями как «реальный». Показано, что этот способ был сознательно использован писателем для «цензурности» текста и сохранения дистанции от материала. Нарочитая некомпетентность нарратора оправдывает кажущуюся композиционную неупорядоченность текста (Горянчиков как персонаж не является профессиональным писателем), субъективность его оценок и недостаточное понимание происходящего на каторге. Текстом, декларирующим «правильное» понимание изображаемого каторжного мира, является книга «Сахалин (Каторга)» В.М. Дорошевича (1903 г.). Это журналистское расследование, целью которого, по словам автора, было «сказать всю правду о каторге». Дорошевич и его герои, каторжники, соотносят свой опыт с опытом, представленным в тексте Достоевского. Исследован вопрос, как последовательное смешение в читательском сознании нарратора (Горянчикова) и личности Достоевского создали знаковую фигуру – конструкт «писатель на каторге» – и дали толчок к возникновению множества подражателей, особенно из числа оказавшихся на каторге интеллигентов. Повествовательная стратегия «писатель» подразумевает позицию всезнания и отношение к увиденному и пережитому как к материалу для литературы. Это имеет отношение и к самим каторжанам-писателям, и к В.М. Дорошевичу. Писатель эксплуатирует каторжников, присваивая их истории, делая их «материалом». Но, со своей стороны, и каторжники эксплуатируют писателя, полагая свою судьбу достойной для вхождения в литературу. Литературоцентричность культуры XX в. позволила продолжить использование стратегии «писатель» А.И. Солженицыным, подчинившим авторскому замыслу истории, рассказанные жертвами сталинских репрессий, что лишило их индивидуальных оценок. Стратегия свидетеля, использованная В.Т. Шаламовым, противопоставлена именно этой традиции, восходящей к ложному восприятию повествовательной стратегии, использованной Достоевским в «Записках из Мертвого дома».