Идеи и Идеалы

Пандемия Covid-19 сказалась кризисом во многих сферах общественной жизни: в экономике, в политике, в семейно-бытовых отношениях, в культуре. Вызовом она стала и для общественных наук, особенно для социологии. Если в иных областях социальных исследований содержательные пробелы еще можно компенсировать умозрениями, то прирост социологического знания без эмпирических исследований обеспечить попросту невозможно. Но в условиях ограничения очных коммуникаций применение целого ряда методов и методик оказывается либо полностью неосуществимым, либо требует существенной процедурной коррекции. Кроме того, становится очевидной необходимость коррекции содержания социологических представлении об совокупном и локальных объектах. То, каким образом ведут себя в условиях пандемии общество в целом, его подсистемы, институты и когорты, вынуждает по-новому формулировать и аксиоматику, и гипотетику социологических исследований. В пределах настоящей статьи ставится акцент на нескольких тематических фреймах, обостривших свою актуальность в связи со сдвигами в социальной жизни, вызванными пандемией. Первый теоретико-методологический «урок» – это необходимость переосмысления парадигмального соотношения иллюзорности/объективности социального закона. Ибо не секрет, что объективная заражаемость населения находится в тесной связи с интенсивностью генерации распространения различных предрассудков в общественном сознании. Второй «урок» затрагивает дисциплинарный статус социологии медицины, значимость которой в регуляции социального функционирования неизмеримо возросла. В этом отношении восприятие населения как популяции есть своего рода заявка социологии медицины на парадигмальный статус. Третий «урок» связан с проблемой рациональности социального поведения человека, ибо социальное оформление хода пандемии серьезно пошатнуло уверенность в наличии предиката его, человека, вменяемости. Четвертый «урок» – попытка придать методологический характер подозрениям о сценарном характере разворачивающейся глобальной пандемии. У всякого сценария есть свой Сценарист, которому – условно – есть что сказать о социальных законах вообще и о природе человеческого капитала в частности

В данной статье исследуется идея общественного прогресса в контексте истории человеческого социума. Рассматривается взаимосвязь идеи прогресса и трех производственных революций. Первая революция – аграрная, утвердившая доминанту религиозного сознания и зависимость от божественной воли. Соответственно, идея прогресса в противоположность совершенству Бога не была доминирующей. Рождается, развивается и умирает мир природы. Этот подход главенствовал на протяжении приблизительно семи тысяч лет: от первых цивилизаций до XV–XVIII вв. Согласно иудео-христианской традиции, после грехопадения мир отпал от Бога. Такое понимание соотносится с примордиальным подходом и также противоположно идее прогресса. В эпоху Возрождения начинается секуляризация сознания и культуры. Культура и ценности сформированы религиозными иудео-христианскими ценностями, но носителем и гарантом этих ценностей становится человек. Гуманизм и поклонение человеку как основной творящей единице находит отражение в философии, искусстве, живописи. В соответствии с этим подходом зарождается идея прогресса. Полностью идея прогресса оформляется и овладевает массами в эпоху Просвещения. В этот период происходит промышленная революция. В европейской культуре утверждается примат рациональности, машинного труда и равноправия. Но вместе с этим промышленная революция повлекла за собой множество социальных кризисов, актуальных и на сегодняшний день. США и Европа постепенно смогли преодолеть вызовы промышленной революции и создать систему «капитализма с человеческим лицом», при этом частично навязывая свою систему другим странам, где производство дешевле. Поэтому проблемы так называемого «дикого капитализма» до сих пор имеют место в странах третьего мира.

К середине XX в. начало формироваться производство, где ведущим фактором является наука. Общество видоизменяется от индустриального к постиндустриальному. Основное внимание в статье уделяется рассмотрению проблем и возможностей современного постиндустриального общества со всем накопленным багажом предыдущих стадий развития. Человечество достигло больших технологических успехов, а научно-техническая революция принесла в общество материальные блага. Но вместе с этим, общество потребления создает множество проблем. Что такое прогресс в контексте современного дискурса? Ответ на этот вопрос является целью настоящей статьи.

В статье представлен философско-психологический анализ психодинамики лживости как специфического феномена, детерминированного личностными качествами. Изложены результаты исследования, в котором приняли участие студенты обоего пола (156 человек в возрасте 17–25 лет), с помощью разработанного авторами опросника для самооценки допустимости лжи. Были выделены три группы испытуемых, по 30 человек в каждой: лица с отрицательным отношением ко лжи, лица, которые допускают ложь в некоторых случаях, и лица, допускающие ложь во всех ее проявлениях. Проведено сравнение личностных факторов в этих группах с помощью опросника Кэттела 16 PF. Показано, что лица с разной допустимостью лжи и лживости имеют разные психотипы. Лица, категорически отрицающие и не допускающие ложь и лживость, обладают высоким самоконтролем поведения, суровостью и жесткостью, при этом внутренне робки, держатся отчужденно, напряженно, недостаточно беспечны, избегают стрессов, имеют суженную жизненную перспективу. Лица, допускающие лживость в некоторых случаях и ситуациях, конформны, зависимы, не всегда уверены в себе, часто озабочены проблемами, эмоционально неустойчивы, часто бывают напряжены. У них происходит борьба между совестливостью и лживостью, спровоцированная эмоциональной неустойчивостью и отсутствием «нравственного стержня», не допускающего выражения собственного мнения. Наконец, респонденты, представляющие откровенно лживый тип, выявляют эмоциональную сбалансированность, гибкий интеллект, коммуникабельность, хорошую память и вариативное творческое мышление. В выделенных группах различаются способы противостояния стрессу. Показано, что адаптивность лиц из 3 группы выше, чем лиц из 1 и 2 групп. Выявлено, что допустимость лжи положительно коррелирует с готовностью к стрессу, а отрицательное отношение к лжи связано с низкой стрессоустойчивостью. Из этого следует вывод о том, что лживость заложена в структуру личности как адаптивная стратегия. Авторы констатируют, что лживость – это адаптивный феномен, который облегчает выживание в социуме.

В статье анализируются и сопоставляются концепции природы зла и теодицеи, развитые в трудах средневековых еврейских философов Леви бен Гершома (Герсонида, 1288–1344) и Хасдая Крескаса (1340–1410/12). Источниками анализа служат третья глава четвертой книги «Войн Господа» (1329) Герсонида и вторая глава второй книги «Света Господня» (1410) Крескаса. Оба философа исходят из утверждения о том, что зло сущностно не может исходить от Бога. Причинами зла являются либо греховность самого человека, либо расположение небесных тел, либо разрыв связи между человеком и Богом. Проблема зла и несправедливости в этом мире тесно связана у Герсонида и Крескаса с другими проблемами, такими как божественное знание будущих событий, свобода воли, основания для награды и наказания. По отношению к этим проблемам указанные еврейские философы значительно расходятся. Продемонстрировав, что Бог не является сущностно источником зла, Герсонид из этого обосновывает ошибочность мнения, согласно которому божественное провидение распространяется на индивидов. Ведь воздаяние делало бы Бога источником зла. И в этом случае праведники всегда вознаграждались бы, а грешники наказывались за свои грехи, однако очевидно, что это не так. Крескас же, в отличие от Герсонида, утверждает, что Бог знает индивидуальное. Это не мешает ему, однако, соглашаться с Ральбагом в том, что Бог не является источником зла. Согласно Крескасу, любое наказание или страдание (даже праведников) всегда ведет ко благу. Очевидно, что Крескас придерживается более традиционалистской позиции, стараясь, в том числе, максимально приближать свои мысли к идеям, выраженным в Торе, а Герсонид придерживается позиции, близкой идеям Маймонида. Это позволяет Ральбагу создать более последовательную, по сравнению с Крескасом, однако более далекую от иудейского учения, философскую концепцию.

Цель этой работы – показать, как влияет мысль и речь людей, стоящих и отстаивающих прямо противоположные позиции, на изменение мысли и речи людей своего и последующего поколения, разноориентированных в жизни, обнаружить способы этого влияния. Автор описывает ситуацию, возникшую в конце шестидесятых годов ХХ в., известную как идеологический разгром философского, исторического и социологического направлений, идущих вразрез с политикой КПСС, который стал особенно ожесточенным после вторжения СССР в Чехословакию в августе 1968 г. Одним из результатом такого идеологического сражения был разгром сектора методологии истории Института всеобщей истории АН СССР во главе с М.Я. Гефтером после того, как была выпущена серия книг, в которых подвергались сомнению так называемые законы исторического развития (формационный подход) и критиковались основополагающие положения классиков марксизма-ленинизма. Предметом анализа является статья Гефтера «Страница из истории марксизма начала ХХ в.», посвященная анализу выработки тактики и стратегии Ленина и изменившая взгляды многих, прежде всего молодых, историков на исторический процесс, а главное – на методы поиска и выражения истины. Различия выражались прежде всего в том, что проповедники и защитники советского режима, основанного на ими же установленных нормах марксизма-ленинизма, безбоязненно использовали все средства давления на неугодных оппонентов. Профессионалы же, пытавшиеся понять истинный смысл исторического процесса, смысл суждений о нем, тем более смысл революционной борьбы с самодержавием, развернувшейся в начале ХХ в., были вынуждены пользоваться эзоповым языком. Это часто провоцировало искажение этого смысла из-за туманности и завуалированности выражений. Внешне эта борьба производит впечатление теоретического шантажа, вызывающего такие последствия, как речевая безответственность.

За период доминирования рационально-ориентированной интеллектуальной культуры сложились способы коммуникации специалистов, с помощью которых описываются любые явления. Постмодерн, фактически революционизируя коммуникацию, дискурсы, кардинально меняет сами продуцирующие их сообщества. Без понимания существа этих изменений становится практически невозможным осознать, чем, как, для чего занимаются в университетах и научных организациях, что происходит в экономике, в политике. Отмеченные трансформации обозначены в статье как феномен наступления нарциссической культуры. С принятием представления о высокой культуре и множестве локальных культур усиливаются процессы переносов культурных паттернов между разными областями приватной и общественной жизни. Это все более осложняет пребывание человека в культуре, когда, в частности, расширение свободы человека сопровождается усилением контроля над ним. Вообразим карнавал, разворачивающийся в пространстве, устроенном наподобие ризомы (фрактально). В таком образе от деконструкции понятий мы переходим к деконструкции лозунгов, что, возможно, и послужило источником общественных возмущений нового типа с конца 80-х г. XX в. и по настоящее время. В современных вузах, НИИ, в предпринимательстве, политике вместе с либеральными ценностями произошло масштабное распространение нарциссической культуры. Деконструкции подвергается и лозунг «Наука должна служить народу». Нарциссическая культура разворачивается за границами этого лозунга. Ее носители разных поколений и учебно-академических статусов становятся не просто носителями новых паттернов поведения, а совершенно особым образом позиционируют себя в обществе. Индивидуализация побеждает стандарты, включая профессиональные. Переход от массовой культуры к нарциссической меняет социальные роли и трансформирует общество. Даже в элитных вузах профессионализм выдавливается в целях достижения требований удобства и комфорта. Обесценивание профессионализма вызывает ответную реакцию – самоизоляцию (абсентеизм) специалистов. В области предпринимательства замена массовой культуры на нарциссическую потребовала новых художественных образцов, изменения стиля поведения, легитимации гедонизма и эгоцентризма. Возможно в этом следует искать причины падения мировых темпов экономического роста. Произошел кардинальный культурный сдвиг в электоральной демократии. Важно уже не «завоевывать сердца и души», а пребывать в восхищении от себя и своего близкого окружения. Показывается, что абсентеизм есть имманентная черта нарциссической культуры, приводящая индивида к отчуждению от политической жизни социума. Нарциссическая культура существовала всегда, но постмодернизм послужил уникальной средой для ее распространения. Несмотря на многочисленные критические замечания в адрес нарциссической культуры, она привносит высокое разнообразие во все сферы, куда проникает, а это разнообразие способно выступить стимулом к началу нового витка развития человечества. Нарциссическая культура в XXI в. есть внешний фактор, меняющий ход всех общественных процессов – экономических, политических, социальных. Проект, игнорирующий рассмотренные выше особенности культурного нарциссизма, обречён на неудачу.

В статье обсуждаются проблемы генезиса профессионального этоса науки и его трансформации в контексте современных реалий. Дается краткая характеристика классических норм научного этоса (универсализма, коммунализма, незаинтересованности и организованного скептицизма), сформулированных Р. Мертоном в конце 1930 – начале 1940-х гг. в ответ на резкое обострение проблемы автономии науки в условиях тоталитарных режимов. Особо подчеркивается ключевая идея Мертона: соблюдение норм нацелено прежде всего на оптимизацию процесса научного производства и, тем самым, на максимально эффективное решение главной цели науки – приращение удостоверенного знания. Концепция этических императивов научной профессии была почти сразу подвергнута критике за «идеалистичность» и «оторванность от реальной жизни», к концу 1960-х гг. эта критика многократно усилилась. Приводятся примеры критического отношения к концепции Мертона, описаны альтернативные варианты норм научного этоса (в интерпретации Митроффа и Фуллера). Установлено, что в условиях академического капитализма, подразумевающего инкорпорацию рыночной культуры в систему научного поиска, происходит негативная деформация классических норм, на практике создающая барьеры для производства знания и нарушающая практику коммуникации внутри научного сообщества. Результатом подобной деформации является система взаимоотношений между учеными, описанная Зиманом в рамках концепции «постакадемической науки». Приводятся доказательства того, что процесс деградации норм еще более усиливается в условиях когнитивного капитализма и неолиберальной науки. На примере современной российской науки показано, что результатом подобной деградации является, например, обострение проблемы плагиата. Кратко описаны способы противодействия подобной практике на примере современной российской науки, такие как создание сообщества «Диссернет» или специальной комиссии по противодействию фальсификации научных исследований в рамках РАН. В контексте философии и социологии науки продуктивной выглядит концепция «двух этик», предложенная Б. Пружининым, который выделяет специфические этосы фундаментальной и прикладной науки.

В статье исследуется парадоксальность биографии и философской идеологии Г. В. Ф. Гегеля. Суть парадоксальности обосновывается многофакторно: биографически, историко-философски, герменевтически, конкретно-исторически. Цель работы – выявление недостаточно известных сторон личности и философской идеологии мыслителя. Методологически исследование построено с использованием диалектического и историко-логического методов. Результат исследования – выявление объемной противоречивости биографии и мысли Гегеля, прояснение как позитивных, так и негативных сторон его философской идеологии.

Показан ряд парадоксов философии Гегеля. Во-первых, понимание развития как «жесткой» войны против самого себя и невнимание к многофакторности и нелинейности многих процессов. Во-вторых, центрирование на логическую Идею принижает или отрицает ценность всего иного, в том числе живого и человеческого. В-третьих, стремление поднять человека до «наивысочайшего», и при этом закрепощение его всеобщим и государственным. В-четвертых, эссенциализм Гегеля откровенно антиэкзистенциален и беспощаден ко всему частному и субъективному. В-пятых, якобы безупречная научная система Гегеля страдает невниманием к сложности и непредсказуемости реальности. В-шестых, лютеранская религиозность философа на поверку оказывается едва ли не антихристианской – с непризнанием Пресвятой Троицы, без желания стать «слугой» другого и др. В-седьмых, благопристойность и мещанская «доброта» Гегеля радикально противоречат его уничижительному отношению к женскому полу, другим народам, расам, цивилизациям. Оправдывается колониализм. Вследствие этого закономерно «извлечение» Гегеля немецкими нацистами для своих нужд. В-восьмых, великая диалектика слишком принизила реальность статичности, однозначности и инвариантности.

Новизна исследования – в распознавании истинных причин и задач жизни и творчества мыслителя, в объяснении его главных ценностей, в том числе и своеобразного христианства, в уточнении позиции Гегеля-немца и Гегеля-гражданина. Выводы исследования связаны с антитетическим сопоставлением идеологии и философии Гегеля и Гессе, Гегеля и Шестова. Подчеркнуты антиэкзистенциальные и расово-националистические мотивы творчества философа.

В статье рассматривается актуальная на современном этапе мирового цивилизационного процесса проблема перехода к антропоприродной парадигме развития. Отмечается, что глобальный экологический кризис, признаки которого отчетливо обозначились на рубеже XX–XXI вв., стал результатом несбалансированной преобразовательной деятельности людей, вследствие чего под угрозой оказалась сама возможность существования жизни на планете. Сложившаяся ситуация показала необходимость коренных изменений как в существующем типе хозяйствования, основанном на нерегулируемом потреблении природных ресурсов, так и в общественном сознании в направлении переориентации его на рациональное отношение к окружающей среде, что обеспечило бы выживание и дальнейшее поступательное движение цивилизации. В разработке коэволюционной стратегии взаимодействия общества и природы, опирающейся на новую систему нравственных ценностей, значительным духовным потенциалом обладает естественнонаучное, религиозно-философское и литературно-художественное наследие космизма. На основании анализа произведений представителей русского космизма делается вывод о том, что идея активной роли человечества в преобразовании окружающей среды предполагает, помимо совершенствования научно-технической сферы, выработку мировоззренческих установок, ориентированных на понимание человека как органической части природного (космического) единства, развивающейся по общим эволюционным законам. Современная социокультурная ситуация, характеризующаяся рядом глобальных проблем (экологической, сырьевой, продовольственной и др.), свидетельствует о необходимости перехода к антропоприродной парадигме цивилизационного развития, которая смогла бы обеспечить совместную эволюцию людей и природы, формирование соответствующих этических норм и принципов экологического мышления. Очевидно, что будущее человечества, перспективы которого были намечены представителями космизма, невозможно без опоры на твердый нравственный фундамент, благодаря чему у населения Земли появляется возможность не только преодолеть кризисные последствия собственной деятельности на планете, осуществлять рациональное и сбалансированное природопользование, но и выйти на следующий виток своего развития – активное освоение космического пространства.

В статье анализируются два подхода к объяснению американской революции. Первый принадлежит Ирине Жежко-Браун, которая в своих работах рассматривает особенности и формирование социальных технологий, созданных левыми в США, их применение в борьбе за власть, трансформацию сознания и поведения социальных субъектов, выхолащивание исходных демократических принципов и другие социальные процессы. Вадим Розин, являясь не только методологом, но и культурологом, намечает другое объяснение – культурологическое. При этом он выдвигает гипотезу, в соответствии с которой современность представляет собой сложный двойной процесс параллельного кризиса культуры модерна и становления «посткультуры», которое для исследователей пока проявляется в трендах социальности. Автор статьи считает необходимым осмыслить американскую революцию, соединив оба подхода (с точки зрения социальных наук и культурологии), т.е. реализовать социокультурный подход и дискурс. Для этого он сначала по отдельности характеризует социальный и культурологический подходы. Если выделение и характеристика культуры предполагает процедуры сопоставления разных культур, анализ целостности культуры и инвариантного видения мира, то социальность задается процессами направляемых социальных изменений, управления и власти. Потом, опираясь на материал реконструкции современной американской революции, которое предложила И. Жежко-Браун, автор намечает социокультурное объяснение. В частности, утверждает, что успехи тихой и незаметной для многих «пошаговой американской революции» можно объяснить не только эффективной социальной технологией и попустительством правящего класса, но и тем, что направляемые социальные изменения идут на фоне параллельных процессов завершения модерна и становления посткультуры.