Идеи и Идеалы

Дано представление о «провинциальной философии» (вторичной, ориентированной на современные европейскую и американскую традиции) и «туземной философии» (изолированной, обсуждающей замкнутый круг местных и/или давно устаревших идей). Показано, что работы сибирских философов обладают чертами обоих типов. Отмечено, что есть потенциал для прорыва к «столичности» – превращению сибирской философии в один из значимых центров отечественной и мировой философской сети. Обозначены факторы преодоления «провинциализма» и «туземства»: сочетание в творчестве новизны и значимости, обнаружение и активное обсуждение глубоких затруднений, бурные дискуссии на актуальные в мировой философии темы с непременным оригинальным вкладом, сочетание «паломничества», «миссионерства», привлечение «звезд» и стажеров из разных центров мировой философской сети. Показано, какие конкурентные преимущества и благоприятные возможности могут быть использованы для развития сибирской философии при опоре на позитивные черты «сибирского этоса»: мужество и упорство в преодолении трудностей, здравомыслие, смекалка, любознательность, практичность, горизонтальная солидарность и готовность к взаимопомощи. Сформулированы некоторые организационные принципы и стратегии, которые могут способствовать превращению сибирской философии из туманной возможности в известную и привлекательную действительность.

Отзыв на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть “провинциализм” и “туземство”». Отмечается, что самосознание сибирских философов пока находится в зачаточном состоянии, а их позиционирование себя внутри мировой и российской философии страдает либо «провинциальностью» (заемностью теоретических идей и их вторичным комментаторством), либо «туземством» (зацикленностью на собственных, часто доморощенных построениях). Указывается, что для глубинного самосознания, творческой консолидации и социального самоутверждения философам-сибирякам необходимы коллективное обсуждение и разработка именно «философии Сибири». Вовлечение столичных философов в обсуждение проблем Сибири и ее значения для  развития всего российского социума может стать не только средством укрепления связей между столичными и сибирскими философами и способом преодоления нашей общей «провинциальности», но и явиться точкой обновления и возрождения всей российской философии, превращения ее из сферы сугубо абстрактных и малопонятных для общества философских концептуальных игрищ в площадку коллективного обсуждения актуальных и глубоко жизненных проблем национального существования. Весьма актуальной видится в этом плане организация регулярного общероссийского междисциплинарного научного семинара, посвященного проблемам комплексного развития Сибири. Возможно, именно сибирским философам есть резон выступить его инициаторами, а оптимальным местом для его проведения представляется новосибирский Академгородок.

Статья является ответом на программное заявление профессора Н.С. Розова, предлагающее пути развития сибирской философии с потенциалом преодоления ее «провинциализма» и «туземства» и превращения в «столичную» науку. Обозначая проект Розова как прагматический, авторы выделяют преимущества предложений формирования философской сети Сибири путем поиска научных «глубинных затруднений» и их обсуждения с выходом на контакт со «столичной» наукой. Эта философская сеть опирается на создание тематического единства, общего поля философии и «точек входа» в него. Будучи реализованным, проект способен увеличить интеллектуальный ресурс сибирской философии и интенсифицировать обмен с другими философскими сетями. К проблемам проекта Розова относится использование навязанного, ценностно насыщенного языка концептов «провинциальной» и «туземной» науки, обесценивающего собственное философское творчество сибирских авторов на основании их тематической независимости от научных «столиц», незаинтересованности «столиц» в диалоге по «нестоличной» тематике. Методологическая основа проекта в целом характеризуется «социологическим редукционизмом», сведением философской деятельности к социальным отношениям статуса, стратификации, философской инфраструктуры. Недостаток подобного подхода в том, что принятый как максима поведения, он поглощает внутренние факторы развития философии – свободу выбора темы исследования и ориентации на получение знания, а не социального признания. Авторская версия «третьего пути» сибирской философии, несводимого к «провинциализму» и «туземству», заключается в усилении акцента на личностном аспекте философского творчества. Признание и интеллектуальные ресурсы при этом видятся не целью и средством, а важным, но необязательным результатом диалога философов Сибири между собой и со «столицей», основанного на совместном интеллектуальном служении внутренней потребности к познанию. Третий путь видится как создание философской сети, служащей «любви к мудрости», не сводимой к тем или иным социальным отношениям, сопровождающим философию. 

Текст является откликом на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть “провинциализм” и “туземство”». Рассмотрены различные формы адаптации к коммуникативной дистанции в интеллектуальной сети на примере докладов молодых философов – участников Всероссийской конференции молодых ученых Сибири «Актуальные проблемы гуманитарных и социальных исследований».

Предпринят анализ идей, выдвинутых в статье Николая Розова. Подчеркивается согласие с предложенным автором разделением философии на «туземную» и «провинциальную». Обосновывается тезис об общей провинциальности отечественной философской традиции. Предполагается, что такое положение дел отражает структуру функционирования исследовательского сообщества в целом и позволяет разумно определить свое место в международном «разделении труда». Отмечается, что в поиске оригинальности и своеобразия сибирской философии, для прояснения собственной исследовательской идентичности мог бы помочь опыт постколониальных исследований.

Отзыв на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть «провинциализм» и «туземство». Отмечается, что деление философии на три кластера: провинциальную, туземную и столичную, воспринимается еще и как выделение разных уровней философского мышления. Предложенный взгляд на структуру и иерархию философских сетей может быть расширен с Сибири и сибирской философии на всю Россию, которая по отношению к мировой философии выступает, очевидно, как философская провинция. Указывается, что развитие интернет технологий, интернет сетей привело к десакрализации любого знания, и эта десакрализация знания существенно повлияет в недалеком будущем на структуру философских сетей. Потому что, если специфика туземства и провинциализма заключается «в более простом взгляде на жизнь», то их главная проблема, возможно, сводится к недостатку и недоступности текстов. Туземность, провинциальность на одном полюсе могут обернуться неприкаянностью и неукорененностью, но на другом – номадизмом и пассионарностью. И возможность быть по-настоящему «туземным» философом представляется достаточно интересной, но в новом понимании: если за этим термином скрывается образ человека, не зашоренного обязательной принадлежностью к столичным школам.

Отзыв на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть «провинциализм» и «туземство». Отмечается, что несмотря на количественную концентрацию философов (как и всего остального – капиталов, информации, людей и проч.) в столичных городах, сама событийность в философии, т.е. собственно событийность авторской мысли, вовсе не детерминирована географическим местом обитания философствующего субъекта. Топос философа предлагается описывать не в категориях географии и социальных статусов, а в категориях И. Канта: философия может строиться по школьному понятию и по мировому понятию.

Отзыв на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть “провинциализм” и “туземство”». Отмечается провинциализм сибирской философии. Провинциализм может формировать у провинциалов чувство неполноценности – тогда это провинциализм негативный. Однако есть и другая сторона провинциализма: сознание неиспорченности, укорененности в своей национальной культуре; это провинциализм позитивный. Провинциализм негативный вполне преодолим, но остается открытым вопрос: может ли быть реализован хоть в какой-то мере провинциализм позитивный? Я думаю, что он может быть реализован лишь в том случае, если искреннее любопытство сибирских философов окажется направленным в сторону бесконечных пространств Сибири как политического и культурно-географического понятия. Здесь можно говорить и об определенном типе человека, и о соответствии между местообитанием и менталитетом, и т.д. А уровень значимости соответствующей философии будет определяться лишь уровнем осмысления и представления.

Отзыв на статью Н.С. Розова «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть “провинциализм” и “туземство”». Начну с ее высокой оценки как добротного научного исследования, выполненного в жанре «социологии философии». Автор комментируемой статьи, отмечая факт определенной профессиональной консолидации философов Сибири, обращает внимание на то, что дальнейшее развитие феномена сибирской философии возможно только при условии преодоления таких пороков современной российской философии, как «провинциализм» и «туземство». Состояние и перспективы развития сибирской философии Н.С. Розов рассматривает с точки зрения концепции интеллектуальных сетей Р. Коллинза, с чем я полностью согласен. Однако сам Н.С. Розов выполняет свое исследование в рамках провинциальной традиции. В своем комментарии я ставлю вопрос о том, в ответе на какой из имеющихся в настоящее время вызовов должна проявить себя интеллектуальная сеть философов Сибири. На мой взгляд, путь эволюции сибирской философии по Н.С. Розову малореалистичен, поскольку на его реализацию потребуется несколько поколений. Выскажу предположение о том, что основное напряжение в интеллектуальной деятельности к началу XXI в. сосредотачивается на вопросах смены доминирования в мировой культуре: от науки и образования к технологиям и к технике. В изменившихся условиях цель, поставленная перед вузами России: догонять мировые университеты – дезактуализируется. Поэтому внимание следует перенаправить с привычных форм научного дискурса (как правило, сосредоточенного на генерации и обсуждении идей, проблем, теорий) на разработку когнитивных инструментов, обеспечивающих трансфер знаний от науки и образования к созданию новых технологий и техники. При этом надо учитывать, что технологии организации рассуждений мало отличаются от образцов логики Пор-Рояль XVII в. Также философам уместно задуматься о практиках включения в проектную деятельность. К примеру, к числу национальных проектов философы Сибири предлагают добавить следующий – мудрость России.

Статья представляет собой ответ критикам, приславшим отклики на мою статью «Сибирская философия перед интеллектуальным вызовом: преодолеть “провинциализм” и “туземство”». Обсуждаются вопросы, по которым были сделаны наиболее серьезные замечания: о (не)значимости географии и социального окружения для философского творчества, об отношении к интеллектуальным репутациям, авторитетам, иерархиям, о том, исключает ли высокое стремление к истине рефлексию над социальными аспектами философского творчества. Анализ каждого примера «независимости» философии от места (Б. Спиноза, Л. Витгенштейн, М. Бахтин, М. Хайдеггер) показывает первостепенную важность для высокой прижизненной и/или посмертной интеллектуальной репутации каждого мыслителя его социального окружения. Само же социальное окружение (включенность в определенную интеллектуальную сеть) во многом, а в прошлые столетия практически полностью, определяется локацией – географическим местоположением со специфическим культурным и интеллектуальным фоном. Противоречие между идеалом равенства в «республике ученых» и реальностью иерархий интеллектуального престижа между индивидуальными мыслителями, между узлами и частями интеллектуальных сетей «снимается» как императив преодоления «незаконной» иерархичности, что означает достижение таких творческих результатов и такой интеллектуальной позиции, которые исключают возможность игнорирования или высокомерного пренебрежения со стороны «столиц». Самый сложный вопрос касается соотношения «важности» (интеллектуальной значимости, обоснованности, близости к истине) и «слышимости» (признания результатов современниками, если они вообще их заметили). Представлена модель 5‑местного познавательного отношения в философии, на основе которой показано, что «стремление к истине самой по себе» отнюдь не запрещает рефлексию над социальной природой собственного творчества, но позволяет через преодоление «социологической невинности» точнее выражать свои мысли и яснее видеть свой путь с учетом оценки значимости результатов будущими поколениями философов. С этих позиций обоснована коллективная стратегия интеграции усилий в рамках сибирской философии как проверенный путь достижения долговременной значимости идей известными региональными философскими школами прошлого.

Трансгуманизм – активно развивающаяся форма современного мировоззрения, которое рассматривает в качестве главной задачи, стоящей перед человечеством, преодоление биологической обусловленности человеческого существа и достижение индивидуального бессмертия. Основной недостаток трансгуманизма не этическая неприемлемость, а скорее его философская наивность. Она проявляется в некритическом принятии натуралистической модели человека как единственно возможной, в отбрасывании без достаточного обоснования и рассмотрения всех прочих, в том числе ассоциируемых с религиозной философией, альтернативных (ненатуралистических) концепций природы человека. Показано, что натуралистическое понимание человека сталкивается с очень существенными, по сути, непреодолимыми проблемами, касающимися природы индивидуального «Я» и решения психофизической проблемы, что заставляет оценивать натурализм как ложную модель понимания человеческой природы. Далее проблематика трансгуманизма и бессмертия рассматривается сквозь призму сюжетно-игровой парадигмы. Ее главной особенностью является предложение добавить к пространственно-временной модели мира третий параметр – индивида, который в каждое мгновение по-своему воспринимает первые два аспекта: пространство и время. Всё это в целом дает сюжетное восприятие действительности каждым существом в данный момент в данном месте. При этом их восприятия и действия каким-то образом координируются со всеми другими, взаимодополняются, «уравновешиваются» в рамках целостной Космической Игры. С этой точки зрения, каждое «я» – это сценарий, по которому формируется его тело и набор готовых реакций на типовые события, а затем набор случившихся сюжетов его жизни от рождения до текущего момента, причем сценарий постоянно переписываемый. Таким образом, бессмысленно строить планы достижения «бессмертия Я», не имея четкого ответа на вопрос: что такое «Я»? Только изучив, что есть на самом деле смерть, мы можем решить, враг она нам, или дверь в иные миры, за которой таятся огромные возможности для нашей духовной эволюции.

В статье предлагается авторская концепция христианской рефлексии свободы совести через ряд устойчивых парадигм. Кратко рассматриваются следующие парадигмы свободы вероисповедания: парадигма «апологетов», «Августина», «сепаратистская», «христианского модернизма», «Второго Ватиканского собора». Исключая наличие единой модели рефлексии внутри христианского конфессионального мировоззрения, автор считает предложенные в статье парадигмы подходящими для описания сложного феномена свободы вероисповедания. В рамках каждой парадигмы существует свой исключительный набор принципов, позволяющий отличить одну от прочих. Парадигма «апологетов» связана с новозаветной библейской традицией, основанной на «оборонительной» тактике церкви, исключающей принуждение в религиозных делах. Тогда же появляется представление о церкви как об отделенном от мира сообществе и раздельном сосуществовании двух «царств»: мирского и церковного. Впоследствии оно легло в основание концепции отделения церкви от государства. В основе парадигмы Августина, или парадигмы «господствующей церкви», лежит его учение о тесной связи государства и церкви. Она имеет различные исторические формы: византийскую, папскую, синодальную, англиканскую и др., в разной степени использующие применение насилия в делах веры. В противовес предыдущей появляется евангелическая (сепаратистская) парадигма, предусматривающая полную взаимную независимость церкви и государства. В своем развитии она разрушила рамки предшествующих форм государственно-конфессиональных отношений, опираясь не на авторитет традиции, а на принцип свободного толкования Библии. В ее рамках было сформулировано понятие «свободной церкви» как автономной религиозной организации, независимой от государства. Парадигма христианского модернизма формируется под влиянием философии и либерально-критического подхода к Библии. Она выразилась в высоком этическом пафосе и примате христианской этики над догматикой, восприятии христианской церкви самой в себе вне конфессиональных рамок и приятии «общечеловеческого», «вселенского» христианства, примате каждого личного опыта над «традицией церкви», отрицании рамок богопознания. Парадигма «Второго Ватиканского собора» является примером обновления и модернизации конфессии. После Собора Католическая церковь сделала христианский гуманизм своей официальной идеологией, провозгласила толерантный подход к представителям иных христианских и нехристианских религий, сделала шаг в сторону более открытого понимания христианских ценностей и идей.

Ставится вопрос о существовании в философии научных исследований, а также о том, что собой представляют исследования в философии и науке. Отрицается научный статус философии при том, что взаимодействие философии и науки в современной культуре подчеркивается. Автор отмечает, что исследования, как мы их сегодня понимаем, сложились не раньше первой половины ХХ в. Конечно, в философии что-то похожее на исследование, осознаваемое как диалектика (Платон) и мышление (Аристотель), возникло в античной культуре; в науке исследование складывается позднее, в эллинистический период: Архимед уже настоящий ученый, а не философ. Предлагается реконструкция исследования как такового, в нем различаются проблемы и задачи, построение схем и идеальных объектов, объективный и субъективный планы (субъективный план представляет собой реализацию в процессе исследования личности философа или ученого). На материале двух кейсов (платоновского «Пира» и работы Галилея «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению, с приложением о центрах тяжести различных тел») обсуждаются и характеризуются перечисленные различения. Одновременно они сравниваются между собой, чтобы уяснить их особенности для философии и науки. Рассматриваются два случая становления и использования методологии исследования: когда методы уже сложились и определяют целиком исследование, и когда методология формируется в ходе самого исследования. В конце статьи обсуждаются некоторые особенности исследования, определяемые принадлежностью его к институту науки модерна.

В статье рассмотрены проблемы адаптации и социального позиционирования людей с физическими недостатками в архаическом обществе. Данные инклюзивные стратегии определяются общими представлениями о пространстве и времени, способами формирования идентичности, характером определения границ между нормой и отклонением. Для традиционной культуры ключевым является представление о необходимости поддержания стабильности, и любой выход за пределы общепринятых стандартов рассматривается как угроза всему сообществу. Отмечено, что речь идет о приобретенных, а не о врожденных физических отклонениях. Получив увечье, человек больше не может выполнять свою прежнюю функцию, он маргинализируется, что для традиционного общества крайне нежелательно. Соответственно, необходим некий механизм, позволявший инвалидам обрести свое новое безусловное место в обществе, которое, как и любая устойчивая социальная позиция, должно быть четко определено и иметь понятный и функциональный алгоритм теоретического и практического воспроизводства. Исследование строится на базе структурно-семиотического подхода, основанном на теоретических и практических построениях К. Леви-Стросса и В.Я. Проппа, а в дальнейшем на трудах ряда отечественных и зарубежных исследователей. Также использована компаративистская методология, позволяющая сопоставить сходные варианты традиционного мировосприятия и его реализации в соответствующих текстах и воссоздать, таким образом, недостающие компоненты картины мира рассматриваемой культуры.

Проведенный анализ архаических сюжетов позволяет сделать вывод о том, что традиционная культура предлагает разнообразные стратегии решения задач поддержания стабильности социума. Показано, что социальное позиционирование физической ущербности в рамках традиционной культуры перспективно рассматривать с точки зрения представления о необходимости компенсации утерянных возможностей за счет других, приобретенных в результате травмы. Здесь присутствует привычный для архаического мировоззрения ритм «потерь и приобретений», когда ущерб в одной области компенсируется преимуществом в другой.

В статье сделана попытка онтологической интерпретации антропного принципа в свете мировоззренческих и научных представлений. Автор рассматривает теистические и классические научные подходы для их обоснования и показывает их методологическую некорректность. Представители теистической концепции останавливают ход своих рассуждений, как только речь заходит о Творце, который «задумал» определенный мир. Проблема интерпретации переносится с материального на идеальный уровень, но не находит удовлетворительного обоснования. В классических научных подходах совпадение констант рассматривается как невероятная случайность и объясняется существованием множественности миров или даже их ансамбля, что опять же переносит проблемы интерпретации на более высокой уровень бытия, но не раскрывает сути дела. И в том и в другом случае ответ на вопрос, почему мы наблюдаем Вселенную именно такой, остается открытым. В контексте современных постнеклассических научных объяснений представляется возможным обосновать антропный принцип без дополнительных мировоззренческих спекуляций. Вселенная функционирует по определенным законам, в которых изначально не заложено никакой цели. А поскольку цель заранее не задана, говорить о вероятности появления той или иной структуры методологически некорректно, поскольку понятие «благоприятного события» в принципе отсутствует. Когда же сложная структура образуется, вероятность ее появления становится равной единице – это достоверное событие. По мнению автора, появление человека в такой онтологической интерпретации выступает как закономерный этап эволюции космоса. При этом речь идет не о конкретном биологическом виде, а о принципиальной возможности усложнения материи, в результате чего в системе появляются определенные свойства, не имевшие места на более ранних стадиях структурной организации материи. Появление же новых системных свойств на каждом уровне структурной организации материи приводит к всё более сложной структуре, что рано или поздно приведет к появлению разума. Другими словами, в современных научных интерпретациях осуществляется антропологический поворот к пониманию Вселенной как места «вселения» человека, и его роль в дальнейшем развитии цивилизации несоизмеримо возрастает.

Исследуется проблема определения приоритетов философского обоснования морали, актуальность которой обусловлена обострением противоречия между современным состоянием этического знания и потребностью осмысления новой моральной реальности. Основными задачами являются определение приоритетов обоснования морали, анализ методологических моделей и определение контуров будущего этики в современном мире. Акцентируется положение о том, что философское обоснование этического знания раскрывает взаимосвязанные положения: мораль – сфера реального человеческого опыта; отправной точкой морали является не автономный человек, а люди в их отношении друг к другу; моральное качество отношений между людьми определяется способностью ставить себя на место другого и быть сторонником общего согласия. Для решения сформулированных задач сделан обобщенный историко-сравнительный экскурс по проблеме, проанализированы преимущества и недостатки методологических моделей, проявляющих характеристики современной этики. Далее охарактеризованы существующие подходы к решению данной проблемы: абсолютистский, релятивистский. Особое внимание уделено деятельностному подходу. Обосновано положение о том, что современная этика продолжает гуманистическую традицию, акцентируя вопросы нравственного отношения не только к человеку, но и человечеству в целом. Одновременно усиливается точка зрения, противопоставляющая мораль этике вплоть до утверждения, что данные понятия обозначают сосуществующие феномены. Реагирование на ускорившиеся изменения этической реальности требует создания современной этической парадигмы, сущностной характеристикой которой должен стать ориентир человека и общества на будущее. Формирование нового образа этики предполагает в качестве источника моральное творчество субъекта. Особое значение приобретает проблема этического кодифицирования, выраженного, в том числе, в практике создания профессиональных, корпоративных и служебных кодексов. Будущее этики зависит от преобразования ее базовых оснований с целью вернуть этическому знанию приоритетные позиции. Перспективы этики связаны с совершенствованием инструментария и механизмов прикладных этических исследований.