Идеи и Идеалы

Предметом исследования является феномен постправды (постистины), рассмотренный в ракурсе философской методологии, для чего авторы обращаются к определению данного феномена и анализу его сущности. В статье рассматриваются сложности, которые вызывает сама конструкции данного термина. Указывается, что неразличение понятий «правда» и «истина» приводит к некорректным переводам этого термина на русский язык. Авторы статьи полагают, что термин «post-truth» может быть переведен как «постистина» и применим к рефлективному знанию, раскрывающему объекты в их собственной логике развития, и как «постправда» – по отношению к валюативному знанию, раскрывающему аксиологический подход к миру. Анализ применения термина «post-truth» показал, что существуют, по меньшей мере, три подхода. Во-первых, термин используется в негативной коннотации, для характеристики состояния общества, при котором общезначимая правда (объективная истина) «исчезла», и каждый трактует ее по-своему, хотя «свое» толкование – это, по сути, навязанная интерпретация. Во-вторых, в позитивной коннотации, когда в состоянии постправды истина не отрицается, но констатируется, что она изменила форму своего существования, растворясь в частичных истинах, выражаемых многочисленными субъектами. В-третьих, в нейтральной коннотации, исходящей из того, что постправда была всегда, сейчас же из-за новых информационно-коммуникационных технологий она просто стала более заметной. В заключении делаются выводы, что ситуация постправды (постистины) сформировала новые условия для развития рефлективного знания, прежде всего, за счет «демократизации науки», а также валюативного знания, в том числе благодаря процессам самокоммуникации. Но полученные следствия должны быть критически переосмыслены. Значит, требуется еще раз вернуться к сформировавшимся правилам игры, проанализировать их в ракурсе возможных рисков, принять меры для их предотвращения. К этому следует добавить и необходимость развития критического мышления, в том числе и у широкой аудитории соцсетей.

Предмет статьи – эволюция взглядов Фрэнсиса Бэкона на алхимию. В ранний период творчества (1580–1590-е гг.) критика алхимии становится одной из главных тем бэконовских сочинений, посвященных проблемам научного познания. В своем анализе алхимии Бэкон выступает против оккультной традиции, ставшей к XVI веку неотъемлемой частью английской интеллектуальной культуры и мировоззрения значительной части высшей политической элиты.

В поддержку своих взглядов на естествознание и технику и на «тайные науки» Бэкон организует масштабную пропагандистскую кампанию, кульминацией которой становятся театрализованные представления при дворе Елизаветы Тюдор. В своих выступлениях Бэкон обращает внимание на противоречие между реальными потребностями человечества и направлением, в котором интеллектуалы прилагают наибольшие усилия. В то время как эти усилия направлены на иллюзорные цели алхимии, магии и натурфилософии, человечество вынуждено довольствоваться открытиями, которые являются своего рода побочными продуктами этих никчемных занятий. Бэкон возлагает большие надежды на правительство, которое должно поддержать развитие науки в конструктивном направлении и пресечь алхимические авантюры. Такое вмешательство позволит государству сделать науку практически неисчерпаемым ресурсом усиления своего могущества. Эта кампания встречает противодействие со стороны наиболее влиятельных сановников королевства, которые связывали свои политические планы и перспективы королевства в целом с успехами алхимических предприятий.

Вторая половина 1590-х гг. становится для Бэкона временем переосмысления подходов к анализу алхимии, выработанных ранее. Основой его взглядов становится этико-теологическая концепция ценностей научного познания, которая исключала прежние представления о роли правительства в развитии наук. Другим направлением исследований, изменившим его оценку алхимии, становится работа над проблемами научного метода. В свете новых политико-философских, аксиологических и эпистемологических концепций критика алхимии утрачивает для Бэкона прежнюю степень актуальности. Наработки, сделанные Бэконом в 1580–1590-х гг. в ходе полемики против алхимии, становятся своего рода фундаментом, на который он опирается в дальнейшем развитии своих философских идей.

Развитие биологии стимулирует натуралистический поворот в рамках философии, актуализирует проблему диалога философского и научного знания. В современной философии наблюдается тенденция подражания эмпирическим наукам. Попытка концептуализации эмпирических знаний, накопленных в современных науках о мозге, находит свое выражение в рамках проекта нейрофилософии. В классической философии сложилась скептическая оценка идеи тотальной редукции жизни сознания к формам движения материи, что способствовало сохранению дуализма. В основании современной нейробиологии лежит идея тождества физических и психических процессов, утверждение, согласно которому информация в нашем мозгу кодируется активностью нейронов, нейрональными сетями. В результате на границе философии и науки формируются соответствующие онтологические и эпистемологические программы, призванные осмыслить классические философские оппозиции на натуралистических основаниях. В работе предлагается осмысление натуралистического тренда в современной эпистемологии, рефлексия проблемы взаимосвязи физических и психических процессов на примере концептуализации достижений современных нейронаук в рамках проекта нейрофилософии. В работе отмечается многообразие интерпретаций понятия «нейрофилософия», фиксируются предпосылки ее возникновения, проблемы развития и особенности интерпретации. В определениях понятия «нейрофилософия» можно усмотреть специфическую форму бытия философии, философию нейронаук, вариант биофилософии, форму философии сознания. В работе выделены проблемы, осложняющие реализацию проекта нейрофилософии: постоянное переосмысление и дополнение багажа научных знаний о мозге, отсутствие единой теории нейронаук, междисциплинарного языка, односторонний редукционизм. Выстроить нейрофилософию на языке нейронаук значит уподобить ее специально-научной дисциплине. Проект нейрофилософии инициирует, но не предлагает моделей конструктивного диалога философии и нейронаук, редуцируя философскую проблематику к достижениям специально-научного знания, что позволяет нам рассматривать нейрофилософию на данном этапе ее развития, как «сциентический манифест», очередную попытку науки обойтись без философии. На фоне активного обращения философии к специальным наукам возникает необходимость выстроить эмпирико-онтологический подход, который опирается на актуальные достижения наук, позволяет выводить эмпирические знания на уровень философских обобщений.

Предмет статьи – объективация рациональности в искусственных интеллектуальных агентах (ИИА). В этом контексте исследованы два комплементарных тренда. Первый, восходящий (bottom-up), связан с попытками артификации рационального рассуждения и действия в ИИА. Второй, нисходящий (top-down), – с попытками интерпретации человеческого мышления и поведения в машинных терминах. Первый ограничен отсутствием семантической нагруженности, личностной окраски и полноценной психосоматической воплощенности вычислительных процессов в ИИА. Гипертрофия логических нормативных компонентов в них приводит к механистической ригидности. Второй порожден экспансией цифровых технологий в реальную жизнь, их активным сращиванием, порождающим идеологию компьютационализма, в соответствии с которым люди – это вычисляющие агенты. Вместе с тем конвергенция «интеллектуализации» ИИА и «машинизации» человека – превратная видимость, так как существуют фундаментальные онтологические и эпистемологические пределы. Основной онтологический предел: человеческая рациональность фундирована социокультурными и биоадаптивными пластами бытия человеческого субъекта и поэтому принципиально не может быть воспроизведена в онтологически простых физико-технических ИИА. Основной эпистемологический предел: человеческое мышление не может быть формализовано и вычислительно объективировано, так как первичным в нем является содержательный смысловой стержень, который несет на себе печать субъективности, а также тесно сцеплен с пластами неявного личностного знания и прочими составляющими сознания. Среди последних выделяется ряд суб- и внерациональных феноменов (эмоции, ценности, здравый смысл, мораль), которые максимально дистанцированы от алгоритмического усреднения, но без интеракции с которыми рациональность остается сущностно редуцированной. Делается вывод, что вычислительная репрезентация и объективация отдельных компонентов рациональности в ИИА возможна, но сама не является рациональной, так как их искусственный отрыв от большей, человекоразмерной части рациональности инициирует раскол в ней.

Предметом исследования настоящей статьи является структурированность пространственно-временной (хронотопологической) взаимосвязи, характеризующей человеческое существование. Целокупность времени и пространства (хронотоп) рассматривается в качестве динамической диалектической организации, имманентной сущему (в особенности человеку) и развивающейся совместно с ним, являющейся неотъемлемой частью и способом его эволюции. Теоретической и методологической основой работы выступают как первоначальная концепция хронотопа отечественных философов первой половины ХХ столетия А.А. Ухтомского и М.М. Бахтина, так и сложившиеся к настоящему моменту в современной науке подходы к хронотопологическим исследованиям, такие как самарская философско-культурологическая школа, екатеринбургская социально-философская школа и саранская филолого-культурологическая школа. В представленном исследовании для углубления и дальнейшего развития представления о структурированности хронотопологии сущего и человека вводится модель ее базовых структурных элементов – принципов, модусов (способов) и форм (уровней) ее становления и функционирования. Принципами хронотопологической структуры выступают фундаментальные диалектико-логические схемы, определяющие базовые основы ее функционирования и развития, задающие общий вектор ее эволюции. Хронотопологические формы представляют собой устойчиво сформировавшиеся общности, возникающие и функционирующие в процессе становления и развития пространственно-временной структуры. Модусами хронотопологической организации служат конкретно-исторически и индивидуально определенные для каждого человека способы ее функционирования и прогресса. В работе ставится предположение о присутствии в хронотопологической организации помимо базовых интегральных форм вторичного ряда структурных элементов: инфра, ультра и метауровней, которые дополняют и усложняют ее основные формы. Инфрауровень пространственно-временной структуры составляют такие хрональные и топологические явления, как материально-телесный низ, отчужденное необустроенное социальное пространство, отчужденное историческое время, ультрауровневое представлено личностным миром и микрохронотопом сознания, обустроенным публичным и приватным пространством, экзистенциально подлинным временением. Метауровень времени и пространства есть итоговое обобщение эволюционного пути хронотопологической структуры, от жизни конкретного человека до исторического пути культуры, общества, цивилизации.

В статье рассматриваются перспективы дальнейшего развития философского знания. Указывается, что в толковании ряда авторов философия в настоящее время фактически превращается в историю философии, становясь сугубо исторической дисциплиной. Философская мысль при этом сводится к анализу и систематизации созданного прежде, а не к свободному поиску и созиданию, направленному в будущее.

К такой идее в большой мере подталкивает сложившаяся ныне ситуация постмодерна, в которой всякая мысль возникает не сама собой, а непременно базируется на ранее высказанных мыслях. Философия имеет дело в основном не с действительной, а с ранее описанной и интерпретированной реальностью. Современным философам поэтому почти невозможно творить на девственной почве. К тому же количество философских знаний достигло такого объема, что удержать их в индивидуальной человеческой памяти практически уже невозможно. Значительная часть философских исследований в настоящее время на самом деле направлены на изучение истории философии, собственных же мыслей такие работы порой совершенно не содержат. Данная ситуация рассматривается как системная инверсия в философии: служебный, подчиненный элемент системы приобретает в ней главенствующее значение; однако его служебная сущность от этого никак не меняется.

Конечно, роль истории философии в самой этой дисциплине невозможно оспаривать. Философия представляет собой род кумулятивного знания, в котором прошлое неотделимо от настоящего и будущего. Однако нельзя отождествлять историю философии с самой философией, потому что данный подход закрывает для философской мысли всякий путь, ведущий в будущее. Дальнейшее же развитие философской мысли при таком подходе фактически отрицается. Однако еще Аристотель указывал на то, что даже и полное отрицание философии подразумевает использование философской аргументации, а, следовательно, вольно или невольно заставляет принять существование философской дисциплины.

Важнейший момент заключается в том, что философия – дисциплина, представляющая интерес не только для самих философов. Философия не есть «игрушка для философов», она составляет познавательный инструментарий, востребованный во всех других областях человеческого знания. А поскольку наука и практика в целом продолжают развиваться, философия останется востребованной именно как живая, развивающаяся дисциплина, а не как застывшая коллекция накопленных мыслей.

Английский философ-эмпирик Дэвид Юм (1711–1776) сформулировал логическую проблему взаимодействия сущего и должного: нравственные императивы, нормы, юридические законы, ценности, цели, политики и т.п. не выводятся из фактов. Квантор существования не применим к высказываниям со словами «должен», «обязан», «следует». Аналогично, искусственный интеллект способен оперировать с темпоральной, эпистемической и даже с алетической модальностями, но не может анализировать деонтические и аксиологические операторы и т.п. «Гильотина Юма» заставляет разграничивать нормативное от дескриптивного и дедуктивного.

Право – самая нормативная и точная гуманитарная наука, где соотносится наличное и идеальное. Стремление определить его сущность рождает фундаментальные вопрошания о его местонахождении. Стоит ли приравнять норму и бытие? Можно ли вывести право из социального нормирования? Увидеть его в психологической потребности порядка и устойчивости, субъективного переживания долга? Как породнить сущее и должное в противоречивой категории «закон», которая означает одновременно объективное и наличное и, с другой стороны, ценностное и конкретное? Социальной аватарой дилеммы онтического и деонтического выступает зазор между нормативной и социологической юриспруденцией. Методологическая чистота нормативизма наталкивается на подвижную социальную реальность. Специально-юридические средства и процедуры могут создать полицейский режим, но не могут создать систему социальной справедливости. Право с точки зрения сущего – это признание зависимости юридического от социального, политического, экономического. Однако без должного право теряет свой инструментализм. Поэтому государство подобно мангровой биоме, объединяющей разнородные среды – сущего и должного. Статья развивает модели юридической метатеории или такой дескрипции права, которая объясняла бы формы союза должного и сущего.

В XXI веке в обществе произошли глубокие изменения. В культуре и цивилизации определяющая роль (доминирование) переходит от науки и образования к технологиям и технике. На фоне снижения в обществе авторитета науки и образования понизился статус философии, а также методологии. Данное положение обусловлено тем, что предметом философии является знание, а для методологии научное знание. Предложено рассматривать знание, отталкиваясь от концепции трех миров К. Поппера. С приданием знанию субстанциального статуса его происхождение уже не стоит представлять результатом отражения действительности. Определим знание дополнением к физическому и психическому началам трехкомпонентного бытия. С целью показать продуктивность предлагаемого изменения приводится системно-кибернетическая модель противоречия. В интересах развития эффективной методологии мы обращаемся к понятиям моноаспектного и полиаспектного подходов к любой творческой работе. Показаны ситуации «не осмысленной неполноты», когда исследователь даже не задумывается о тех многообразиях аспектов, которые открываются перед специалистом уже при работе с названием исследования, и «осмысленной неполноты», когда зная, что рассмотреть все варианты темы невозможно, он обосновывает, почему предпочел данную траекторию. Представлены технологии формирования названий творческих работ с учетом установки на моноаспектное или полиаспектное исследование. В ходе решения задачи повышения эффективности методологии затрагиваются вопросы онтологических и эпистемических характеристик исследуемого, что дополняется прямыми указаниями на разделение знаний на те, что образуют управляемую подсистему – понятия, и образующие управляющую подсистему – категории. Сформированы методы для работы с категориями – категориально-системная методология (КСМ), теория динамических информационных систем (ТДИС, ДИС), ДИС-технология. КСМ, ТДИС являются не только базами разработки эффективных методологических проектов, они ориентированы на решение задач синтеза знаний, который, в свою очередь, должен нацеливаться не только на междисциплинарность, но и на полиаспектность исследуемого. Изложенные в статье предложения реализуются в практике исследовательской работы и в учебном процессе.

Связующим элементом духовности и религиозности личности являются социальные смыслы, на которые опирается разум человека в моменты рефлексивного выбора мотивации своих действий. В статье анализируется базисное основание духовности личности – семейно-родовая память, способная конструировать социально-культурные этические смыслообразования, определять судьбу людей, помогать им осознавать свою глубинную сущность, смыслы существования. Анализ ведется на примере сибирской общности. Смысл, являясь наполненной гносеологической ценностью, выступает ориентиром метафизической потребности в вере. Семейно-родовая память имеет стабилизирующую культуротворческую функцию, необходимую для воспроизводства и подержания социального порядка, закрепленного в духовных практиках.

Семейно-родовая память определяется авторами как система представлений, стереотипов, объединенных ценностно-смысловым ядром (семейная солидарность в понимании своей исторической идентичности) с духовно-деятельностными основаниями мыслительных структур оценки динамики исторических событий, наполняемых множеством личностных значений на уровне смысловых функций. Семейно-родовая память нарративна. Изучение семейных мнемических нарративов позволило авторам определить значения социокультурной травмы в эволюции осмысления членами сибирской территориальной общности своей религиозности. Массив интервью со старшим поколением сибиряков распределился по тематическим кластерам, содержащим смысловые позиции выполнения духовных практик или отказа от них. Эти смыслы старшие поколения передают своим внукам в качестве символического духовного капитала, влияющего на поведение молодых членов общности. Единству религиозности и противоречивости содержательного наполнения социальной памяти посвящено авторское исследование отношения к религии многоконфессионального «сибирства».

Неолиберализм может пониматься и как практика управления, организованная вокруг экономических норм конкуренции, гибкости, расчёта рисков, и как техника формирования и преобразования способов субъективации. Две предложенных трактовки оказываются в тесной взаимосвязи друг с другом: институции, фиксирующие неолиберальные дискурсы, становятся отправной точкой формирования особой субъективности – человеческого капитала. С помощью идеи человеческого капитала неолиберальная теория стремится преодолеть марксистскую дихотомию между трудом и капиталом. При этом труд понимается предельно широко: даже дорефлексивные поведенческие проявления (например, сон) включаются в понятие человеческого капитала. Целью данной статьи является анализ и критика образа жизненного мира неолиберального субъекта. Жизненный мир понимается как область повседневной деятельности человека, в рамках которой задействуются допредикативные ресурсы «здравого смысла». Автор использует интегративный подход, объединяющий теорию идеологии и исследования повседневности. Данный подход позволяет обнаружить точки соприкосновения макро- и микроструктур идеологии. В качестве основного источника содержательной составляющей теории неолиберализма используется цикл лекций М. Фуко «Рождение биополитики». Критика жизненного мира неолиберального субъекта осуществляется посредством онтологической аргументации Люблянской школы психоанализа. Призывающий к неограниченному наслаждению императив неолиберальной этики отчётливо явлен в способе бытия потребительских товаров. Ряд товаров существует в качестве отрицания своей собственной идеи: например, безалкогольное вино – это отрицание самой идеи вина. В этом смысле наслаждение лишается каких-либо преград, но, что не менее важно, сам процесс его получения становится смыслом-в-себе, получающим институциональную поддержку. Наслаждение связано со структурообразующим отсутствием объекта желания, в связи с чем в критическом анализе идеологии актуализируется категория отчуждения. Преодоление неолиберальной субъективности возможно только при условии принятия принципиального разрыва (отчуждения) в качестве онтологического основания человека – такая позиция именуется объектно-дезориентированной онтологией.

В этой статье с философской точки зрения анализируется коллекция военных писем, написанных немецкими студентами-добровольцами во время Первой мировой войны. Коллекция была собрана Филиппом Виткопом в годы Первой мировой войны и в послевоенные годы. Анализируются две философские тенденции – материализм и идеализм, которые проявляются в письмах. Эти две философские тенденции рассматриваются как феномены упорядоченного жизненного мира в мирное время. Основным материалом данного исследования являются оригинальные тексты сборника писем, составленного Филиппом Виткопом. Кроме того, для расширения объема исследования были использованы тексты Клаузевица, Шелера, Хайдеггера и Эрнста Юнгера. Для оценки подлинности и политического смысла сборника писем были проанализированы мнения и результаты исследований нескольких современных ученых. Основным методом данного исследования является проведение концептуального анализа для разработки философской схемы, чтобы попытаться создать смысловой контекст прочитанного. Наконец, делается попытка снятия противоречий, которые были обнаружены в результате анализа текста, в ходе диалектического синтеза. Отмечено, что феномен войны можно определить, как разрушение гармонии привычного, мирного порядка жизни в государстве.  Содержание писем в основном можно разделить на две подгруппы: «Идеализм» и «Материализм». Идеалисты – это студенты, которые с энтузиазмом относятся к участию в войне. Они имеют интеллектуальную склонность к коллективизму. Вторая подгруппа – материалисты – не одобряют участие в войне. Менталитет этих студентов можно назвать индивидуалистическим. Наконец, можно выделить авторов некоторых писем, которые пытаются создать диалектический синтез этих двух тенденций. Этот диалектический синтез – преодоление страха смерти. Но эти авторы не отказываются и от ценности индивидуального сознания и индивидуальной личности. Открытие диалектических синтезов позволяет доказать, что может быть более сложное отношение к историческому феномену войны как разрушителю упорядоченной гармонии. Можно не только бояться смерти и скучать по мирным временам, или радикально приветствовать новые времена войны. Предложен аргумент в пользу возможности создания философской схемы для осмысления сложных свойств человеческого опыта. Была предпринята попытка проанализировать сложность человеческого состояния, которое часто не укладывается в простые биполярные концептуализации.

Текст «Учения о числах» монаха и математика первой половины XII века Кирика Новгородца был введен в научный оборот в 20-е годы XIX века. Первоначально он оценивался как текст исключительно математически-календарного содержания. По мере разворачивания исследований были подняты вопросы текстологического, историко-математического, философского, культурологического и социально-психологического характера. По сравнению с аналогичными сочинениями эпохи Кирика, его собственные вычисления оцениваются как точные, а в методах вычисления на абаке он опередил свое время на 400 лет. Кроме «Учения о числах» до наших времен дошел богословский трактат пера Кирика «Вопрошание», написанный в виде диалога пастыря с епископом о жизненных проблемах служебной практики. Несмотря на многочисленные статьи и солидные монографии по кириковедению, остаются нераскрытыми и загадочными некоторые постулаты «Учения», а также особенности лексики. Первая загадка касается научного поиска и особенностей реконструкции списков трактатов Кирика, которые дошли до нас только с XVI века. Явная загадочность сопровождает фрагмент о кругооборотах в поновлении стихий, который, на первый взгляд, имеет натурфилософское содержание. Мог ли Кирик как вдумчивый ученый просто переписать эти выкладки из знакомого ему текста-прототипа, например, из так называемых «семитысячников»? Выдвигаются гипотезы платоновского, пифагорейского, гностического влияний на суть фрагмента, но подтверждающих текстов не найдено. В статье приводятся аргументы в пользу гипотезы влияния математического учения пифагорейцев на прототип фрагмента о поновлении стихий. Пифагорейский тезис об устройстве телесного космоса по законам красоты и гармонии, основу которых составляет принцип соизмеримости, четко отражен в математических выкладках фрагмента. Кирик адресовал свое «Учение» «числолюбцам», и сам принадлежал к кругу интеллектуалов. Современные исследования пифагорейской традиции подтверждают межкультурный характер ее влияния на иные идейные направления мысли. На Руси традиция поддерживалась хронистами и хронологами.

Древнейший в мировой истории магический квадрат 3×3, открытый/изобретенный в Древнем Китае и известный ныне под именем Лошу – 洛書 («Документ [из реки] Ло»), был наделен китайской традицией небывалым достоинством и помещен в самое сердце китайской мысли. Завораживающая геометрико-числовая образность Лошу, открытая для великого множества различных видений, когда прочтение-интерпретация становится завершающим моментом уже самого акта восприятия, превращает эту китайскую мандалу в настоящую ловушку для взгляда. Своей беспокоящей неотвязностью она напоминает магически притягательный Заир из одноименного рассказа Х.Л. Борхеса. 

Среди разнообразнейших ритуально-идеологических инструментализаций магического квадрата Лошу (от сакральной эмблемы космической гармонии до непременного реквизита геоманта) главенствующей является мобилизация этой эзотерической фигуры для арифметизации краеугольного камня всей китайской философии – принципиально невербализуемого дао. Кодирование дао числом 15 подкрепляется его опространствованием, так что в результате весь «Документ [из реки] Ло» предстает картой всевозможных траекторий дао на территории этого девятипольного квадрата. Причем совпадение (в числе 15) разносоставленных сумм предстает неисповедимым многообразием путей, ведущих к одной и той же цели – итоговому осуществлению дао.

В силу справедливости равенства 15=mod10 5 магическая сумма квадрата Лошу (Const₁₅) непреложно, хотя и прикровенно (в виде пятерицы) центрирует собой всю конфигурацию Лошу. Эта сокровенность магической константы, отсутствующей на всем обозримом пространстве «Документа [из реки] Ло», адресует к потаенной «изнаночно-оборотной» стороне чисел Лошу, представляемой числом 10 (в его роли модуля сравнения в арифметике вычетов по модулю 10).

Судя по непосредственно зримой, «лицевой» части магического квадрата размерности 3, в нем разрешено считать только до девяти. Но уже отсутствующе-присутствующая магическая сумма (число 15), разрывая, казалось бы, безысходный круг арифметики вычетов, выводит на свет модуль сравнения (число 10) в качестве потаенной «истины» Лошу, только и придающей смысл всей девятиклеточной конструкции. Осознание этой истины – это первый шаг перехода в своего рода «регистр истины» данного экстраординарного гештальта.  Последующее подключение к нему проблематики, фокусируемой теоремой Пифагора, радикально расширяет «регистр истины» Лошу.   

Геометризированная арифметика магического квадрата Лошу, являющая собой уникальную пространственно-числовую фиксацию, казалось бы, принципиально необъективируемого дао (то есть соединяющая в себе, по видимости, несоединимое) знаменует успешно реализованную китайской традицией возможность парадоксального союза Гераклита с Пифагором.