Идеи и Идеалы

В статье представлена эволюция прагматизма с акцентом на ее третий, неопрагматистский этап. Характерные особенности этого этапа рассматриваются через призму философии Дж. Марголиса. Статья демонстрирует, что Марголис включается во все актуальные дискуссии этого направления, в первую очередь, относительно отношений реализма и релятивизма и вопроса о том, какова природа истины. Решение вопроса о природе истины связано с проблемой несоизмеримости и алетического релятивизма, собственную версию которого – надежный релятивизм – предлагает Марголис. Эти вопросы рассматриваются в общих чертах. Более подробно анализируется решение Марголисом проблемы соотношения реализма и релятивизма. С одной стороны, Марголис занимает твердую релятивистскую позицию. С другой стороны, он утверждает, что можно защитить реализм от вызовов релятивизма, но только если согласовать его с релятивизмом. Для этого он предлагает две стратегии согласования. Первая стратегия реализуется через выяснение природы скептицизма. Вторая – через обращение к историчности человеческого бытия. Здесь Марголис также предлагает два пути, прагматистский и эпистемический. Делается вывод о том, что Марголис стремится занять срединную позицию между абсолютистским (фундаменталистским) и релятивистским полюсами и тем самым устранить  разногласия между ними.

В статье рассматриваются подходы к теории ценности в современной экономической антропологии. Особое внимание уделяется взглядам английского антрополога Дэвида Гребера. Антропологическая теория ценности предстает как преемница одновременно социологических и экономических традиций. Главной целью статьи является выявление сходств и различий между антропологической и экономической теориями ценности, определение возможностей применения полученных экономической антропологией выводов в экономической мысли. В статье производится анализ предпосылок антропологической теории ценности, прослеживается преемственность взглядов на определение ценности в рамках экономической антропологии, отмечается сходство рассмотренного подхода с маржинализмом и неоклассикой. Отдельное внимание уделяется критическому анализу социо-антропологического определения ценности при престижном потреблении и проблеме фальсификации гипотезы о символическом капитале.

  В статье рассматривается наиболее заметная дискуссия среди зарубежных историков философии, посвященная наличию догмы в учении Секста Эмпирика. Представители «слабой» интерпретации (М. Фреде, Г. Файн, К. Перин) полагают, что скептик может иметь мнения определенного рода – пассивно приобретенные впечатления, получаемые в ходе жизни и исследования и которые не претендуют на истинность. В то же время сторонники «сильной» интерпретации (М. Бёрниет, Дж. Барнс) считают, что скептик не мог иметь никаких мнений, поскольку мнение ими понимается в сильном смысле, как истинностное утверждение о мире каков он есть по природе. Поэтому мнения нарушали бы скептическое равновесие, следствием чего стала бы невозможность для скептика обрести атараксию, следующую из воздержания от суждения. Наконец, представлено критическое переосмысление самих оснований данной дискуссии, высказанное Г. Страйкер, которая указала на зависимость дискуссии и ее результатов от того, как определяется «мнение», и К. Фогт, которая предложила исходить из аутентичного античного понимания мнения. Результатом ее подхода стал взгляд, согласно которому скептик обладает не мнениями, но лишь пассивно воспринятыми впечатлениями патхос, которые толкают его к действию. Кроме того, представлена мысль К. Фогт о необходимости различать доксу и догму как мнение и корпус учения. В заключение сформулированы основные итоги дискуссии.

В статье на основе источниковедческого анализа документов Сибирского приказа и этнографического исследований межэтнических взаимодействий рассматривается роль самоорганизации местных сообществ как самостоятельного фактора стабилизации этносоциальной ситуации в Сибири XVII в. В качестве методологического основания исследования предлагается синтез структуралистской и феноменологической парадигм, позволяющий при помощи таких понятий, как социальный порядок, управление и самоорганизация описать межэтнический характер сибирских сообществ. Авторы исходят из положения, что каждое местное сообщество выстраивается во взаимодействии институтов социальной организации и самоорганизации. В силу того что центр был далеко, а население невелико, социальная дистанция между представителями центральной власти и власти на местах (и в целом между представителями власти и местного сообщества) не была значительной. Многие вопросы приходилось решать на месте, а центр лишь узаконивал те решения и порядки, которые складывались на местах. Это открывало возможность конкретным акторам (участникам процесса) проигрывать свои репертуарные роли свободно, исходя не только из своих формальных обязанностей, но и из личных и групповых интересов, а также из соображений прагматизма и благополучия местного сообщества. Формулируется гипотеза о том, что на ранних этапах русской колонизации Сибири роль горизонтальных отношений и личных статусов в становлении нового социального порядка была не менее значимой, нежели властная вертикаль и занимаемое индивидом положение на сословно-иерархической лестнице.

В статье исследуются характеристики теоретических знаний о социализации как социокультурных феноменов. Предлагается отождествить соответствующие проявления знаний об отношениях социализации с теоретическими образами, чья специфика определяется тремя атрибутами. Во-первых, теоретические образы представляют собой результаты (ре-)конструирования теоретического дискурса, адекватно отражающего ключевые черты реальности. Во-вторых, данные образы ориентированы на типы научной и философской рациональности – классической/неклассической/постнеклассической. В-третьих, они отсылают к одной из двух взаимодополняющих методологических перспектив – нормативной или интерпретативной, либо к различным вариантам синтеза этих перспектив. Аргументируется тезис о закономерности придания перечисленным особенностям теоретических образов первостепенного значения при рассмотрении знаний о социализации как феноменов социокультурной реальности.

В статье предлагается новый подход к проблеме аномии, проявляющейся в форме девиантного поведения. По нашему мнению, предпосылкой аномии выступает социальная несостоятельность. Основным критерием социальной состоятельности индивида является официальное признание отсутствие ценности и необходимости его деятельности и функций, которые он осуществляет в рамках социальных институтов. Основным же критерием социальной несостоятельности индивида выступает непризнание осуществляемых им деятельности и функций, проистекающее из диспропорции между потребляемыми и производимыми им продуктами деятельности (труда) не в пользу производимых. При этом не имеет значения, производит ли индивид больше или меньше требуемых от него благ. Наличие факта несоответствия количества произведённых продуктов труда порождает аномию. В  случае возникновения данной диспропорции индивид постепенно отчуждается обществом сначала от процесса труда, а в конце концов и от людей как субъектов общественной жизнедеятельности в связи с тем, что количество произведённых им благ не соответствует общественно принятым нормам. В результате отчуждения индивид начинает проявлять неадекватные формы приспособительных реакций в виде девиантного поведения, с целью социальной адаптации, гарантирующей безопасность. В качестве предметов аномии мы выделяем индивида, как источник девиантного поведения, и социальные институты, в рамках которых индивид не способен социализироваться. В дальнейшей работе планируется выделить социально-исторические этапы развития социальных институтов, а также определить, насколько индивиды в нынешних условиях способны быть к ним причастными.

В рамках концепции постиндустриального общества накопление человеческого капитала считается основным фактором ускоренного экономического развития. Однако, несмотря на длительный период времени, прошедший с момента появления теории «человеческого капитала» в начале 60-х годов ХХ века, и на большое число работ по данной теме, исследователи до настоящего времени не выработали единую точку зрения на экономическое содержание понятия «человеческий капитал». Обращение к сущности категории «капитал» приводит к выводу о неправомерности применения в строгой научной терминологии термина «человеческий капитал». В статье представлен обзор определений, которые предлагают исследователи для раскрытия содержания данного понятия. Анализ содержания представленных определений позволяет сделать вывод о том, что в данном случае можно вести речь о человеческом потенциале и его развитии. В рамках теории «человеческого капитала» большое внимание уделяется измерению его стоимости. Однако ценность человеческого потенциала трудно свести исключительно к стоимостной оценке, поскольку методов непосредственного измерения возможностей (потенций) в принципе не существует. В связи с этим делается вывод о необходимости дальнейших исследований для разработки методик, в большей степени основанных на качественном анализе человеческого потенциала.

Данная статья  акцентирует внимание на проблеме социальной адаптации личности. Главная тема исследования связана с рассмотрением социального мышления в аспекте ресурсного подхода, то есть как индивидуального социального капитала личности. Содержательно смысловые блоки последовательно раскрывают научную позицию автора статьи. Во введении  анализируется степень разработанности темы, отмечаются аспекты проблемы, которые требуют  особого внимания при исследовании человеческого капитала в современной науке, а также  представлена методологическая основа, на которую опирается автор   данной статьи при анализе социального мышления как ресурса личности. Основной раздел статьи связан  с  рассмотрением адаптивной функции  социального мышления  как жизненной способности личности в  интерпретации исследователей С.Л. Рубинштейна, К. А. Абульхановой–Славской, Э. Фромма. Эти авторы отмечают, что проблема выявления и разрешения противоречий между личностью и обществом становится важнейшей жизненной способностью сознания и его функционального механизма – социального мышления личности, которое может быть как адаптивным, так и неэффективным, что связано с особенностями интерпретации  личностью тех или иных ситуаций Весь дальнейший раздел  статьи связан с анализом адаптивной модели социального мышления, которую автор называет «продуктивным социальным мышлением»,  являющимся главным ресурсом личности, его социальным капиталом. Научный вклад автора связан с разработкой  малоизученных аспектов проблемы человеческого капитала и представлением адаптивной модели социального мышления как ресурса личности.

Статья посвящена феномену так называемых «людей культуры» в двух областях Евразии – Европе и Восточной Азии. Они появляются как продукт культурного обмена между «Югом» (Средиземноморье, собственно Китай) и «Севером», населенным людьми другой ментальности и экономики. Речь идет о различном восприятии той конфигурации культуры, которая сложилась в древности и стала иметь парадигмальное значение для всего метарегиона («Христианский мир», восточноазиатская цивилизационная зона). В качестве примеров таких людей берутся крупнейший деятель средневековой культуры Эриугена, оставивший глубокий след в схоластике, и Елюй – член императорского рода в кочевой киданьской империи Ляо (907-1125) Туюй. Люди с нетрадиционными взяглядами на культуру и сложной судьбой, они продемонстрировали своеобразное отношение к южной культуре не как форме и средству образования, а как к комплексу идей и рецептов строительства новой политической и культурной реальности.

Философия Бердяева есть беспокойное движение мысли в пространстве, координаты которого заданы тремя понятиями. Личность, творчество, свобода в их единстве образуют универсум Духа, определяют динамику, экзистенциальную направленность подлинного философского мышления. Философская мысль творчески утверждает бытие свободной личности посредством формирования образа идеального человека, противостоящего злому царству необходимости, выходящего за его пределы и преодолевающего эмпирический мир. Согласно Бердяеву, квинтэссенцией европейской культуры являются три образа идеального человека – мудрец, святой и рыцарь. В статье прослеживаются истоки интерпретации идеала рыцаря в произведениях русского мыслителя. Романтическая идея рыцарства как «вечного задания человеческого духа» требовала преодоления представлений о рыцарстве ранних славянофилов – авторов, высоко ценимых Бердяевым за их стремление к целостному пониманию жизни духа, гармонии внутреннего и внешнего. В публикациях Н.А. Бердяева 1904-1907 гг. намечены две линии идеализации рыцарства – как воплощения глубины средневекового мистического христианства и как благородного человеческого типа. Первая линия связана с обсуждением проблемы «нового религиозного сознания», идеи Д.С. Мережковского о метафизической изначальности и религиозной равноценности «духа» и «плоти». Вторая линия обусловлена обращением Бердяева к наследию К.Н. Леонтьева, где историческое рыцарство выступает в качестве альтернативы буржуазной  обыденности, усредненности, пошлости и мещанства.

Благодаря созданию письменности стало возможным транспортирование и увековечивание информации в пространстве и времени. Текст наделен функцией памяти, поскольку он является не только производителем новых смыслов, но также и проводником культурной памяти. Письменность обладает способностью сохранять и накапливать память о своих предшествующих контекстах. Рассуждая о памяти текста, стоит отметить, что она заключается в сумме контекстов, в которых текст приобретает осмысленность. Такое смысловое пространство текста вступает в определенные соотношения с культурной традицией (или культурной памятью), отложившейся в сознании адресатов. Тексты, сохраняющие культурную активность, содержат в себе способность конденсировать информацию; иными словами, в таких текстах происходит накопление исторической и культурной памяти. В силу этого тексты, передающиеся из одного поколения в другое, проходящие через века, не теряют содержащуюся в них информацию. Настоящая статья посвящена принципам репликации культурной информации и хранению негенетической информации в диахронии. В культуре это выполняют единицы культурной информации – мемы. Мутации мемов представлены на примере трансформации формул. Предмет анализа – формулы и клише «Англосаксонской хроники» и библейских текстов. В статье определены основные типы трансформаций формул и клише. Автор описывает четыре типа трансформации формул, которые показывают развитие отношений в контексте культуры. Показано, что формулы связаны с появлением инновационных описаний, для которых характерна большая детализация. Таким образом происходит нарастание количества информации.

Таксономии естественного мира восходят к классической комментаторской традиции Порфирия. Творчество Порфирия дает нам основание судить о темпах развития семиотики и философии имени. Составляя таксономию естественного мира, Порфирий проводит тонкое различие объективов и необъективов живого языка по степени их индивидности, выраженности в природе. Характеристика индивидности мира совпадает с последовательностью слоев в картинах мира: от древнейших периодов до современности. Так, последовательность растительного, зооморфного и антропоморфного кодов в интерпретации мира совпадает с естественными таксономиями древа Порфирия.  Представление индивидных значений связано с переходом от бедных рубрик к более развернутым. Так, индивидность пространства является максимально низкой, и многие пространственные объекты получают метафоризацию в растительном, зооморфном и антропном коде. Степень индивидуализации пространственных сущностей поднимается до их различения с помощью имен собственных, которые сообщают бедным объектам более высокую степень различения. Степень индивидности представляет собой некоторую «окаменелость», в рамках которой отслеживаются эволюционно сменявшие друг друга картины мира. Так, в индоевропейском космосе наиболее древняя картина мира связана с концептом мирового древа. В результате у исследователя возникает возможность регистрировать подобные «окаменелости» в виде индивидных текстов, рисующих образ пространства в эволюционной программе развития космоса. На смену растительному коду в индоевропейском космосе приходит зооморфный код, в котором индивидность в метафоризации пространственных объектов нарастает за счет привнесения в структуру метафоры тела животного. Тело животного обладает более высокой степенью индивидности, чем растительная субстанция. Относительно следующей степени индивидности, а именно антропоморфного кода, можно сказать, что он приходит на смену более бедным слоям растительного и зооморфного кодов. Таким образом, нами регистрируется программа эволюции индивидности и ее рефлексия в картинах мира индоевропейских народов. Картирование пространства представляется важной задачей в метафоре микрокосм−макрокосм. При этом метафоризация макрокосма лексически отграничена, что свидетельствует о маловероятности смешения порядков архаического космоса. Чем глубже мы проникаем в древние слои языка и культуры, тем большую степень специализации мы обнаруживаем.

Автор статьи впервые в отечественной науке обращается к культуре колокольного звона в православной Греции. Цель – определение особенностей ее колокольно-звонной традиции. В связи с этим рассматриваются следующие вопросы: типы греческих колоколонесущих сооружений, их колокольный арсенал, национальная специфика воспроизведения звона, характеристика исполняемых православных звонов. Означенная традиция складывалась и развивалась в сложных исторических условиях и связана с расцветом и закатом Византийской империи. В период ее завоеваний крестоносцами, а затем турками греческая колокольная культура подверглась определенным влияниям извне, прежде всего со стороны латинского католицизма. Это во многом определило ее национальное своеобразие. Обращение к поствизантийскому региону расширяет географический массив исследований в новом для русской кампанологии направлении. Публикация неизвестных ранее данных, собранных автором в экспедициях по Греции, является определенным вкладом в накопление материала и способствует введению в научный оборот дополнительных сведений. На их основании в статье был сделан вывод о древности и устойчивости греческой традиции колокольного звона. В перспективе публикуемые материалы могут вывести исследователей на византийский след в искусстве русского колокольного звона.

Как выразить через простое невыразимо сложное?  В поисках ответа на этот вопрос искусство всегда предлагало единственное решение – преобразовать собственный выразительный словарь, изменить и обновить язык. Как правило, реакцией воспринимающей аудитории, косно филистерской в большинстве случаев, было отторжение и принципов нового искусства, и его апологетов и творцов. В XIX веке встречной ответной реакцией со стороны художников стал образ непонятого гения и провозглашенного им искусства будущего, в котором сублимация феномена гения переходит от конкретных личностей ко все более абстрактным принципам. Они зачастую выражаются в именах героев и даже мифологических богов, настолько символичных и собирательных, что за каждым из них скрыт процесс тотального преобразования, ставшего уже привычным в искусстве, как это было, к примеру, в демонической образности Ференца Листа.

Статья посвящена постановке проблемы для междисциплинарного исследования понятия «воля». В качестве основного методологического принципа исследования автор использует археологический метод Мишеля Фуко, чей метод использовался Джорджо Агамбеном при исследовании понятия «воля». Основное содержание статьи составляет комплексный культурно-исторический анализ понятия «воля» в русской философии и психологии. Автор приходит к выводу, что понятие «воля» присутствует только в русскоязычной философии или в переводах европейских философских исследований на русский язык. Это свидетельствует о том, что в переводы была внесена понятийная путаница: и понятие «will» («желание») было заменено на понятие «воля». Опираясь на работы современных психологов (Е.П. Ильин, В.А. Иванников), автор приходит к выводу, что философское понимание воли в двадцатом веке оказывается забытым, а психологическое понимание – неполноценным. Особое внимание уделено теории воли К.Д. Кавелина, чья работа была не замечена при его жизни и предана забвению в современной психологии. В заключение автор предлагает направить философское усилие на создание оснований для определения понятия «воля», дающие возможность для прикладной работы с этим понятием и определяемой им сущностью.

В статье анализируются слова  «воля», «мир», «свет», «правда». На материале древнерусской литературы показано, что каждое из них имеет не менее двух существенно различающихся значений, причем два (в отдельных случаях – три) значения влияют друг на друга, создавая непередаваемую другими языками игру смыслов. В то же время именно эти слова задают смысловой стержень отечественного самосознания уже в Новое время, формируя определенное отношение к ключевым жизненным принципам. По крайней мере в XIX веке в русской поэзии воля противопоставляется западной свободе как смысловая христианская установка определенной политической позиции. Воля связана с миром как его преодоление. Амбивалентность отечественного самосознания состоит в том, что в нем сосуществовали идеал мирной красоты совместной мирской, общинной жизни с вольным стремлением за пределы мира-общины и мира земного, причем и то и другое получало внутреннее оправдание, т.е. пересекалось как с правдой-истиной, так и с правдой-справедливостью.

На круглом столе обсуждался вопрос, каким образом в философии трактуется понятие воли и можно ли, опираясь на это понимание, создать методологию для психологического понимания воли. Констатируется, что до сих пор в отечественной традиции нет методологии, которая позволяла бы преодолеть кризис, связанный с невозможностью развития данного понятия. Категория воли рассматривается в ключе историко-философской традиции, она играет важную роль как в античной и средневековой философии, так и в философии Нового времени. Отдельно обсуждался подход Шопенгауэра, который считал, что все сущее есть объективация воли. Воля также рассматривалась в ее соотношении с такой категорией, как душа, и она в этом случае оказывается структурой души; и с такой, как власть, и тогда воля – это осознанность желания и устремленность к его реализации.