Идеи и Идеалы

В статье обосновывается существование трех типов поэтического творчества: технематического (игрового), социально-исповедального и софийного. Личностно-субъективные устремления творца и игра с языком являются основным истоком технематической поэзии. Социально-исповедальная линия в мировой поэзии берет начало с китайской «Шицзин» («Книги песен»). Это глубоко личностная реакция поэта на события, происходящие в мире, и потребность в донесении до других людей личных переживаний, созерцаний и размышлений. Особое внимание в статье уделяется софийной линии в мировой поэзии. Ее истоком выступает эйдетическо-смысловая надперсональная реальность. К ней поэт творчески «подключается» сам и приобщает к ней читателя через художественно явленное слово. Ощущение сверхличного статуса создаваемых стихов – один из важных атрибутов софийной поэзии. К ней можно отнести Гомера, Данте, Авиценну, Руми, В. фон Эшенбаха, Ли Бо, Гете, Тагора, Рильке, Д. Андреева и Икбала. В русской поэзии XIX–XX веков к софийной поэтической линии примыкают Пушкин и Лермонтов, Тютчев и В. Соловьев, Блок и Гумилев, в восточной и западной – Леопарди и Гессе. Софийная поэзия выполняет важные функции в культуре. Она способна возвращать словам их первоначальный живой смысл, приобщающий к сущности вещей и к сверхэмпирической реальности Космоса. Она также открывает перед языком и национальной литературой новые эволюционные горизонты. Положение софийного поэта  оказывается двойственным, что придает его творчеству напряженный динамизм, а жизни и мироощущению трагический характер. Он одновременно живет в двух мирах: земном и надземном, чувственно-телесном и эйдетически-смысловом. Вести из эйдетических слоев мирового бытия он вынужден доносить до других людей в доступных им словах, образах и метафорах. При этом вдохновению и озарению софийного поэта всегда предшествуют напряженная профессиональная работа, смирение своей гордыни и суетных страстей.

Предметом статьи является рассмотрение феномена дополненной реальности как особой гибридной реальности и части социального пространства. Проводится сравнение различий в подходах к интерпретации реальности в философии, социальной теории и естествознании. В качестве методологического основания исследования используются положения феноменологической социологии. Обоснована необходимость сопряжения онтологического и гносеологического ракурсов интерпретации «многослойности» социальной реальности. Отсутствие концентрации внимания в большинстве исследований на различении этих ракурсов оставляет категорию социальной реальности на периферии построения онтологий социального. И это не парадокс, а стремление избежать сложности в выборе исследовательской позиции при решении всякий раз возникающей задачи определенного класса: либо строить онтологические модели каждого слоя социального, либо вновь вступать в полемику о допустимых границах избегания солипсизма.

В статье показан один из возможных выходов из замкнутого круга полемики о демаркации онтологии и гносеологии с помощью предъявления в качестве средства разведения исследовательских ракурсов понятий «социальная реальность» и «социальная действительность». Их применение позволяет установить, что среда, формируемая дополненной реальностью, гораздо сложнее, чем представляется индивиду в его непосредственном восприятии. Она включает четыре пространства: 1) предметного мира; 2) психического мира; 3) гибридного мира как симбиоза реального и воображаемого миров; 4) симбиоза фрагментов реального мира – разорванного в пространстве и времени и совмещенного с помощью технологий в устройствах, что дает возможность индивиду присутствовать при наблюдении их совмещенного существования и оперировать с ними. Сделан вывод, что из этой особенности организации пространства с помощью дополненной реальности вытекает и специфика измененного социального пространства, в котором приходится взаимодействовать индивидам. Происходит трансформация базовой «клетки» социума – системы социального взаимодействия. Установлено, что технологии дополненной реальности предоставляют дополнительные, качественно новые возможности влияния на индивидуальные картины мира. Дополненная реальность усложняет и виртуальную реальность, внося в нее, помимо вымышленных характеристик, содержание практических действий. Дополненная реальность не только «постигает» мир, но находится с ним в непосредственном практическом контакте, превращаясь в особую сторону константной реальности. Обнаружено, что взаимодействие дополненной реальности с социальной реальностью носит реверсивный характер. Благодаря этому процессу социальная реальность из «дополненной» превращается в «сложную» реальность, качественную определенность которой можно обозначить как «гибридную социальную реальность». Ее способ существования более сложен, чем у сообщества людей, и им недоступен, пока они сохраняют биологический субстрат своей телесности. Но не менее значимым следствием для социальной и антропогенной трансформации является появление в социуме его новой структурной единицы – техносубъекта, как актора нового вида и нового агента, формирующего гибридный социум. Установлено, что пользователь дополненной реальности превращает в своем воображении предоставленные визуальные эффекты в действительно (вне воображения) существующие вещи и явления (онтологизация). Происходит и обратное движение – от иллюзий, зафиксированных в воображении как предметы (созданные дополненной реальностью), вновь в чистые иллюзии (обратное гипостазирование). Различение наблюдаемого и скрытого через введение понятий социальной реальности и социальной действительности дает возможность обнаружить более сложную структуру социального – его многослойность, дополняя онтологию социальной реальности и, в частности, реляционную теорию общества П. Донати, представлениями о таких слоях, как актуальное и потенциальное, виртуальное и действительное. В статье рассмотрена возможность распространения идеи о гетерархическом принципе устройства социума (разрабатываемой в трудах И.В. Красавина на основе модели У. Мак-Каллока) на дальнейшее развитие онтологии дополненной реальности. Формирование пространства связей с помощью технологии AR является продолжением воплощения принципа гетерархии, который выводит социальную структуру за пределы структур константного социума.

В статье на материале произведений отечественных поэтов XVIII – XIX вв. представлено отношение к разным аспектам экономической жизни. Жестко различавшаяся по жанрам поэзия в целом не отражала специфику экономических отношений. Исключение составляли лишь сатирические произведения, авторы которых критиковали, в первую очередь с моральной стороны, отдельные аспекты обыденной жизни, в частности, практику откупов. Тем не менее, поэты не обходились без замечаний по поводу социально-экономического разделения общества на отдельные группы, значения определенных властных решений для развития хозяйства страны и, конечно, по поводу роли денег и торговли в развитии общества в целом и в конкретной человеческой жизни. В отдельных стихотворениях можно найти любопытные указания на международную торговлю, развитие которой, особенно в царствование Екатерины II, привело к тому, что некоторые поэты приветствовали прогресс и даже характеризовали это время как золотой век. Показано, как меняется оценка эпохи в XIX в., как золотой век трансформируется в железный. Возрастает роль экономических и социалистических теорий в жизни общества. Поэт XIX в. спускается с позиции внешнего наблюдателя на грешную землю и с ужасом обнаруживает себя во власти денег и соответствующих интересов. Это производит негативное влияние на мораль, подчиняя денежным отношениям все человеческие стремления и огрубляя душу. Рассматриваются споры по поводу прогресса между лириками и нашими вполне прямолинейными западниками. Определенный итог общественной ориентации на чисто экономические отношения и связанной с ней техническим прогрессом подводит Александр Блок в поэме «Возмездие».

Ежегодные всплески полемики вокруг вручения главных кинопремий планеты (прежде всего, «Оскара») важны для философии культуры тем, что они являются индикаторами тектонических сдвигов в парадигме современного знания о культуре. Понятие «высокой» культуры всё больше теряет свою онтологическую значимость. Критика обрушилась на это понятие почти 100 лет назад, но до сих пор это было фактом «высокой» теории. Сегодня отрицание «высокой» культуры стало реальностью массовых коммуникаций. Трансфер проекта ликвидации «высокой культуры» из теории в социальную реальность – вот то, что произошло за последние 10 лет. Это рубеж, на котором нужна внятная бухгалтерия итогов, баланса pro и contra. Ответ «критической» философии в принципе понятен: попытка придать конфликтности между «высокой» и «невысокой» культурами статус аксиомы некорректна. Так же некорректна аксиома неизбежной гибели «высокой культуры». Современная теория «высокой» культуры возможна. Но ее конструирование – дело громоздкое и не быстрое. Начинать нужно с защиты «высокой» культуры от упрека в насилии. «Точка сборки» радикальной критики «высокой» культуры – трактат В. Беньямина «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости». Поэтому защита «высокой культуры» должна начинаться с ответа Беньямину. При этом специальное размышление об этом небольшом трактате требует внимательного анализа всей конструкции, слова Беньямина как целого. А слово это своеобразно – оно насквозь публично и политично. Трактат Беньямина не теоретическое размышление, это манифест. Точнее, два манифеста: нового марксизма и художественного авангарда. Беньямин увидел возможность синтеза этих двух идеологий и дал его модель. Получилось, во-первых, голословно, во-вторых, опасно. Опасно потому, что культура – это тот главный барьер, который сдерживает пришествие утопии. Разрушив этот барьер, мы оказываемся беззащитными перед утопией.

Музыкальная составляющая культурных связей России с Европой значительно возросла в середине XIX в. Это было обусловлено возникновением романтизма – революционного по сути явления во всех видах искусств. Характерным признаком музыкального романтизма стала гастрольная деятельность его создателей. Выдающиеся композиторы, виртуозно владея своими инструментами, внесли много нового в технику игры на них и в образную сферу музыки. Они стремились пропагандировать свое мастерство в крупнейших городах мира, в том числе в Петербурге и Москве.

Анонсирование их выступлений и хвалебные рецензии в печати, казалось бы, полно отражали состояние связей России с европейской музыкальной действительностью. Однако организационная сторона гастролей, которая требовала многих усилий со стороны принимающей и со стороны гастролеров, в официальной прессе не раскрывалась. Эта подспудная работа велась благодаря знакомствам за рубежом представителей отечественной элиты с лучшими музыкантами Европы и через их частную переписку. Именно личные контакты русских просвещенных аматеров более верно отражали глубину и характер связей нашей страны с культурой других стран.

Сведения о появлении в России некоторых гастролеров, об устройстве их быта и выступлений найдены автором в архивных источниках. Интересные детали и непосредственные впечатления от игры музыкантов содержались в воспоминаниях современников. В данной статье сделана попытка показать истинную ценность гастролей в нашей стране нескольких представителей искусства игры на арфе, несмотря на их громкий успех, отмеченный официальной прессой. И подчеркнуть просветительскую роль русских высокообразованных любителей музыки в налаживании связей с лучшими профессиональными музыкантами Европы в середине XIX в.

Пьер Лоти – романист, офицер морского флота, побывавший во многих странах. Он приобрел популярность, описывая свои путешествия и наблюдения. В данной статье рассматривается его посещение Нагасаки в 1885 г., где он прожил полгода, взяв себе временную жену. Роман, написанный в период этого путешествия и принесший ему мировую славу, называется «Мадам Хризантема» и является одним из наиболее оригинальных и интересных его произведений. Роман был характерным проявлением увлечения Востоком и во многом определил образ Японии в массовом европейском сознании второй половины XIX века. П. Лоти писал о желании сделать этот роман максимально импрессионистичным, определяя импрессионизм не как интеллектуальное, а как декоративное направление, в большей степени связанное с живописью и передачей сенсорных ощущений. Его интерпретация импрессионизма выразилась в произведении «Мадам Хризантема», где видны попытки максимально подробного описания окружающей действительности, включающей в себя не только материальный мир, но также и чувственные ощущения и эмоции автора. Роман являет собой яркий пример импрессионизма в литературе. Импрессионизм рассматривает мир как продукт чувственного опыта, а задача автора зафиксировать этот опыт, который является суммой его наблюдений или впечатлений. В произведении П. Лоти цвет играет равную роль со звуком и словом. Для него это совокупность элементов, в одинаковой степени определяющих окружающую действительность. Стилистически роман «Мадам Хризантема» построен по импрессионистическим канонам. Писатель использует большое количество эпитетов, сравнений, метафор, авторских неологизмов. Роман написан в виде дневника, где отдельные эпизоды внутри глав отделены друг от друга широкими блоками белого пространства. В статье обсуждается близость импрессионизма с японской культурой. Делается вывод, что при более глубоком сравнении видны существенные различия в европейском и восточном сознании.

В статье рассматриваются факторы, обусловившие интерес к немецкому языку в разных регионах мира. Выявляется роль немецкого языка в развитии международных социокультурных контактов, гуманитарной сферы, в формировании мирового образовательного пространства. Исследуется практический опыт овладения немецким языком, достижения и проблемы конкретных наций в этой области. В работе рассмотрена практика использования немецкого языка в языковой политике ряда стран, освещаются сложности межкультурного взаимодействия, международные исследовательские проекты в этносоциальной динамике. В статье представлен социально-антропологический подход к рассмотрению языковой ситуации в разных странах. Комментируются институциональные аспекты распространения немецкого языка. Обосновывается значимость мультилингвизма как средства межкультурного образования. Хотя хронологические рамки статьи охватывают первые десятилетия XXI в., в историческом аспекте, неизбежно обращение к более ранним периодам. Системный подход позволяет установить логическую взаимосвязь и взаимозависимость этих периодов, проследить изменения в статусе официального языка Германии. Данная проблематика является не только лингвистической, но историко-культурной.

В статье анализируются проблемы, связанные с изучением немецкого языка в ряде стран. Среди них Великобритания, где другие языки имеют меньшую степень социального престижа и вытесняются из языкового пространства. Франция, которая, наряду с Германией, всегда находилась на оси европейского строительства, продолжает политику продвижения своего национального языка на международный уровень. Но при этом Франкофония является движением за культурное многообразие. Рассматривается ситуация в Бельгии и Швейцарии – этнически неоднородных и многоязычных федеративных государствах, где немецкий язык является одним из официальных. Обращение к опыту Испании и Республики Корея продиктовано тем, что граждане этих стран участвовали в восстановлении Германии после Второй мировой войны.

Вопросы, связанные с реализацией языковых прав личности, определяют национальные и политические процессы, образовательную и культурную политику. Обучение на нескольких языках формирует представление о том, что мультиязычное общество – эталон модели коммуникации.

Интерпретация культурных ценностей и культурного наследия является одним из наиболее распространенных видов их освоения и творческого осмысления. Тем не менее, понятие «интерпретация» остается размытым. В то же время в сфере сохранения культурного наследия интерпретация является основным методом его освоения. От процесса и результатов интерпретации, как показывает многолетняя история сохранения объектов культурного наследия, зависит и обеспечение его сохранности. Статья посвящена рассмотрению музея в качестве примера одного из наиболее последовательно выстроенных пространств и инструментов интерпретации культурного наследия.

Предметом исследования являются методы музейной работы, рассматриваемые в контексте механизмов интерпретации материального культурного наследия. Музей как инструмент интерпретации известен с древнейших времен. Человеческий интерес к древним артефактам, выступающих в качестве зримых символов историко-культурной памяти прошлого, со временем привел к развитию коллекционирования, а затем, с обнародованием коллекций, и к появлению музеев. Музей и музейная деятельность занимают особое место в методологии интерпретации. Пространство музея способно задать особый ритм исторического времени и создать условия для комфортного восприятия представленных артефактов. Ни одна другая культурная институция не имеет такой задачи, и при необходимости представить артефакт заинтересованные лица в той или иной степени обращаются к методикам, апробированным на музейных площадках.

В результате проведенного исследования выделены пять стадий музейной деятельности, в целом свойственные и механизму интерпретации культурного наследия. Основной целью музейной деятельности следует признать интерпретацию культурного наследия. В соответствии с данной целью реализуются и задачи музея, в том числе сохранение, публикация и популяризация артефактов коллекции. Показаны роль и место музея в качестве специфического пространства, созданного в целях интерпретации культурного наследия.

Статья посвящена некоторым теоретико-методологическим, а также прикладным аспектам имагологии, связанным с применением ее понятийно-категориального инструментария для изучения кинематографической «гиперреальности». Последняя рассматривается как источник-резервуар медийных имагем как ведущих конструктов бинарной оппозиции по типу «свой/чужой» – «мы/они», выполняющих функцию непрерывной когнитивной мобилизации, приводящей к созданию долговременных, универсальных, надтекстуальных аллюзий и поэтому востребованных для современного процесса политической стереотипизации и формирования идентификационных кодов.

Преобладающим видом источников исследования выступили кинодокументы, кинофильмы английского и американского производства различной жанровой принадлежности. Предпринята попытка оценить информационный потенциал имагосферы изучаемых кинофильмов на предмет качества репрезентации специфического юмора «холодной войны», особенностей средств художественно-визуальной выразительности для воспроизведения образа другого (иного). В исследовании делается вывод о различиях в морфологии политико-сатирического имагосферы английского и американского кинематографа. Если медиа-тексты США, несмотря на обстановку «предразрядки» в международных отношениях, продолжали воспроизводить нуар-гротесковые образы идеологических противников как непременных носителей «красной опасности» либо в военно-силовом, либо в культурном отношении, то многие фильмы, произведенные в Великобритании, были лишены такой карикатурно-показательной демонстрации непримиримости цивилизационных и геополитических противоречий. 

В заключении подчеркивается значение англо-американского кинематографического юмора и «смеховых технологий», выступавших эксплицитным выражением имманентных мобилизационных механизмов и превратившихся в самодостаточные движущие силы, приводящие к формированию «холодной» политико-идеологической экзистенциальности как особого типа мышления и действия.

Цель данной статьи заключается в выявлении структуры и воссоздании иерархии ценностей в рок-культуре. Согласно гипотезе, рок-культура является важным инструментом формирования постиндустриальной аксиологии, что может быть сопряжено с гипертрофированным проявлением ценностей, с их издержками, выражающимися в появлении дополнительных ценностей. Рок-культура понимается как система отношений, совокупность ценностей, норм, идентичностей, практик и символов, формирующихся вокруг социальной среды, объединенной рок-музыкой. Методология статьи основана на принципах структурно-функционального анализа. Основной источник – включенное полуформализованное нарративное интервьюирование, а также результаты включенного наблюдения. Аксиологическая модель рок-культуры выстраивается вокруг ценностной дихотомии коллективизм, единение / индивидуализм, самовыражение. Одним из вариантов данной оппозиции становится противоречие между ценностями семьи, профессии и неограниченным самовыражением. Необходимость ввиду данных противоречий перестраивать собственную аксиологическую модель, адаптировать изначально чужеродный образ жизни коррелирует с ценностями активности и инновационности. Еще одной центральной для рок-культуры становится ценность бунта, противостояния, которая, в свою очередь, находится в диалектическом взаимодействии с аксиологемой творчества, креативности. Творчество имеет в рок-культуре сложную и многоуровневую структуру, которая выстраивается на основе избыточной полижанровости и экзистенциальной установки на преобразование реальности. Вышеназванные ценности порождают ведущую аксиологему рок-культуры – свободу. Данная ценность порождает ряд второстепенных аксиологем, имеющих факультативный характер. Это леность, избыточный инфантильный гедонизм, бытовые девиации (не в практическом, а в аксиологическом значении). Таким образом, в центре аксиологической системы рок-культуры выстраиваются ценности, коррелирующие с постиндустриальным типом культуры. Имеющие традиционалистскую коннотацию леность и гедонизм находятся на периферии рок-культуры и представляют собой производные аксиологемы свободы. Противостоящие неограниченной возможности самовыражения ценности семьи и работы, связанные с ответственностью, представляют собой аксиологемы индустриальной культуры. В системе рок-культуры они занимают пограничное, периферийное место. Можно заключить, что аксиология рок-культуры подчинена условиям трансформации культуры в ее постиндустриальное качество, что порой может быть связано с усилением отдельных ценностных позиций, с приобретением ими гипертрофированных качеств.