Идеи и Идеалы

В статье анализируется осуществление контроля со стороны Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) за политическим поведением коммунистов в послевоенный период. Моральное сопротивление членов правящей партии политике властей является одним из ярких феноменов советской эпохи. Документы КПК из РГАНИ, большей частью состоящие из решений по апелляциям наказанных коммунистов, позволяют увидеть характерные проявления инакомыслия, как рядовых партийцев, так и номенклатурных работников, отрицавших жестокость режима и ограниченность тем, доступных для критики. КПК привлекала к ответственности виновных в нарушении партийной дисциплины и этики, причём проявление инакомыслия и упорство в его отстаивании считалось особенно тяжёлым нарушением партийной дисциплины. Показаны многочисленные примеры частого несогласия с официальным положением вещей тех, кто был основой партийного аппарата – номенклатурных работников, старых большевиков, офицеров, чекистов, пропагандистов. За партийным наказанием нередко следовало привлечение к уголовной ответственности. Очевидно, что в условиях террора партийцы старались скрывать свои взгляды. Тем ценнее информация о проявлениях открытого протеста в период позднего сталинизма, когда многочисленные контролирующие структуры особенно тщательно подавляли внутрипартийное инакомыслие.

В статье автор делится своими находками в осознании уникальности китайской культуры. Если мы хотим понять самую суть китайской культуры во всей ее полноте и целостности, мы должны отказаться от традиционного для европейцев подхода «либо/либо». Нам нужен  новый подход, который позволит нам пролить свет на китайскую культуру с её «миллионами истин» – подход «ИньЯн». Философия ИньЯн предполагает, что не существует ничего абсолютно черного или белого; каждое универсальное явление объединяет в себе парадоксальное единство противоположностей, находящихся в постоянном движении и изменении. Инь и Ян «не могут жить друг без друга, они дополняют друг друга, существуют друг в друге, порождают и сменяют друг друга в различные периоды времени. Любая культура содержит  противоречащие друг другу ценности, позволяя тем самым охватить противоположные характеристики любого культурного измерения. Потенциально противоречащие друг другу ценности сосуществуют в любой культуре; они порождают, усиливают и дополняют друг друга, формируя цельную, динамичную и диалектичную по своей природе культуру. Проанализировав восемь пар противоположных ценностей в бизнесе и социальном контексте и пять пар в характеристиках современных особенностей коммуникаций, автор приходит к выводу, что китайская культура претерпела значительные изменения. Дело не в том, что старые ценности заменяются на новые; скорее противоречащие друг другу ценности начинают все более явно сосуществовать в современном китайском обществе, которое остается неразрывно связанным с классическим учением ИньЯн.

В статье исследуется динамика процесса географического осознания Сибири, в ключе формирования представления о Сибири как географической и культурной общности. При этом приводятся, в частности, вполне легендарные свидетельства иностранных путешественников, которые практически до конца XVII века получали о ней довольно случайные сведения от русских купцов, а также данные сибирских летописей. На основе представления об империи как политическом устройстве, господствовавшем в последние 2500 лет истории человечества, рассматриваются культурно-политические факторы, определившие целостность представления о Сибири как о специфическом мегарегионе. Специально анализируется вопрос о характере освоения Сибири в плане типа соответствующей колонизации. Делается вывод о том, что для населения Сибири, несмотря на то, что она использовалась и даже прославилась в качестве места ссылки, не характерно сознание колониальной территории. Уже с конца XVIII века формируется представление о сибиряках как особой группе русского населения.

В данной статье продолжается изложенное в предыдущих публикациях рассмотрение концепции Сибири как мегарегиона. Понимание Сибири как мегарегиона играет исключительно важную роль в современной геополитике, учитывая ее положение относительно Китая и Юго-Восточной Азии. Не менее значимым является экономический потенциал Сибири, ее ресурсный, промышленный, научный и образовательный уровни. Концепция мегарегиона позволяет рассматривать Сибирь в ее целостности, от Урала до Тихого океана, что дает возможность избежать фрагментарности, разбивки на отдельные не связанные между собой регионы и национальные образования. Понятие же «макрорегион», популярное в российском экономическом дискурсе, в отличие от мегарегиона носит чисто экономический характер и не включает в себя историческую, социальную и культурную общность. В условиях Новой индустриальной революции для Сибири возникают новые возможности, связанные с возрождением промышленного производства на основе модернизации, а также инноваций и запуска оригинальных проектов. Сибири, как и России в целом, нужен этот инновационный импульс в сфере экономики, образования и науки. Это возможно при возрождении и сохранении как базисных ценностей, так и ядра успешных стратегических программ. Для этого требуется наличие высококвалифицированных специалистов и  инвестиций в исследования и разработки, а также изменение общественного сознания, перенаправление его от простого потребительства к производительному труду и реализации таких ценностей, как справедливость и равенство.

Предметом анализа является статья И. В. Жежко-Браун. Полезно уже само обращение к истории сибирского Города науки, принимая во внимание современную ситуацию с РАН. Автор обоснованно подчеркивает уникальность этого исторического феномена, где зарождение некоторых структур гражданского общества, быть может,  было даже важнее, чем научные открытия. В статье использованы уникальные источники, привлечены ресурсы «устной истории» – интервью, взятые у целого ряда современников и участников  описываемых событий.  Для дальнейшего продолжения исследования рекомендуется шире использовать доступные источники, в первую очередь, документы партийных органов. Необходимо более глубоко представить общий контекст, в котором происходили описываемые события. Весьма важно более убедительно обосновать правомерность применения термина «студенческое движение» к оппозиционным явлениям в новосибирском Академгородке.

Статья является продолжением статьи «Русские университеты и русская интеллигенция», напечатанной в нашем журнале в № 3 за 2016 г. Автор обсуждает проблему формирования российской интеллигенции и ту роль, которую играло в этом процессе русское университетское сообщество. Показываются истоки той «беспочвенности», которая всегда отличала русскую интеллигенцию, анализируются причины ее всегдашней оппозиционности к любой власти. Автор обосновывает тезис о том, что революционеры всех мастей представляли собой полуинтеллигенцию: вместо толстых книг эти люди читали брошюры, а философию им заменяла партийная идеология. Полуинтеллигенция сыграла ведущую роль во всех французских революциях, а впоследствии и в русской.  Анализируется судьба русских университетов при советской власти. Годы «застоя» означали уже агонию русских университетов, потерявших все импульсы научной деятельности. Экспериментаторы без приборов, теоретики без литературы были изолированы от мира системой бюрократических запретов. Автор дает блестящий анализ роли и значения русской интеллигенции в российской и в мировой истории. Главный источник своеобразия русской интеллигенции он видит в том, что она было бескорыстна. На Западе свобода и равенство означали защиту групповых и классовых интересов; в России же эти слова понимались как братство со всеми угнетёнными и забвение собственного интереса.

Монография посвящена исследованию проблемы международного порядка как актуальной для теории  и практики международных отношений. Работа выполнена на пересечении предметных полей теории международных отношений, международного права  и мировой политики. Авторы считают данную проблематику конвенциональной для всех школ изучения международных отношений – от классического политического реализма и политического идеализма до либерального институционализма и неомарксизма. В работе подробно исследованы представления о миропорядке Т. Гоббса и И. Канта. Показано, что они сформулировали классические подходы к пониманию международной безопасности, сохраняющие актуальность для современной политической теории. Выбор мирополитического дискурса предопределил комплексный подход к изучению данной тематики: международный порядок исследуется в его соотношении с эволюцией современной системы международных отношений и в связи с главным основанием внешнеполитического планирования – дилеммой безопасности. Авторы предлагают классификацию международного порядка, ориентированную как на теоретическое исследование международных отношений, так и понимание динамики развития современной системы международного взаимодействия после «Холодной войны».

Представители отечественного неоевразийства, стремясь глубже укоренить эту интеллектуальную традицию, обратились к выявлению и анализу евразийских мотивов в русской классической литературе XIX в. Данная исследовательская установка исходит из предположения о наличии в художественных текстах структурных компонентов, которые соответствуют евразийскому видению России как «срединного мира» в дихотомии «Восток» и «Запад».  Автор статьи, используя метод структурного анализа, выявляет наличие таких компонентов в романе Николая Чернышевского «Что делать?». Один из них представлен в структурном ядре романа в виде четких антропологических оппозиций по двум повествовательным функциям: внешнему облику и характеру (темпераменту) героев. Другой компонент представлен в образе Рахметова. Автор приходит к выводу о том, что Рахметов – это первый в отечественной литературе полноценный образ евразийца. В то же время идеология этого образа, навязанная автором читателю, вступает в противоречие с тем художественным материалом, который использован для его построения. Это обусловлено тем, что сам Чернышевский не являлся евразийцем, а был типичным западником, который считал, что восточные компоненты в русской культуре препятствует развитию России и нуждаются в подавлении.

Культ прекрасных вещей явился следствием мировоззрения модерна и в свою очередь вылился в стремление художников и писателей наделить обыденные объекты эстетическими функциями. Большинство деятелей модерна, стремящихся к «эстетической автократии», создают перенасыщенное описанием красивых вещей или обилием изысканных эпитетов пространство (текста, холста или реальной комнаты), которое очень быстро начинает восприниматься как эстетизированная пошлость. Эстетизированные предметы быта переполняют не только реальное пространство, но и пространство художественное. Их экфрасис становится важной частью литературного текста. Литература модерна быстро приходит к исчерпанию выразительных возможностей такого экфрасиса, опирающегося на внешние качества вещи. Показателен в этом плане пример Ж.-К. Гюисманса. Одним из немногих творцов модерна, вызывавших непрекращающийся интерес последующих поколений, оказался Оскар Уайльд. Считая себя учеником Гюисманса, он также уделял большое значение описанию вещей, но при этом настаивал на принципиальной важности символического (тайного, глубинного) смысла, заложенного в вещи. Именно по этой причине экфрасис Уайльда не теряет литературной актуальности: помимо эстетической автократии, он насыщен игрой с разнообразными смыслами вещи, которая расширяет и углубляет художественное пространство текста.

Статья продолжает тематику, затронутую авторами в работе, где был рассмотрен начальный период становления советской цифровой электронной вычислительной техники и научно-технической политики СССР в этой области (конец 1940-х – середина 1950-х гг.)[1]. Были изучены такие аспекты, как информированность советских ученых и хозяйственников о новых видах такой техники, выявлена первоначальная область ее применения – советский Атомный проект. Можно с уверенностью сказать, что Атомный проект стал катализатором появления новых видов ВТ. Однако в недрах Атомного проекта создание вычислительной техники не рассматривалось как «большой проект». Более широкий подход продемонстрировали инициаторы разработки вычислительной техники в Академии наук и в Министерстве машиностроения и приборостроения СССР, создавая все новые виды и типы машин, увеличивая их мощность и расширяя предполагаемый круг применений за пределы военно-промышленного комплекса. В данной статье мы привели сравнительный анализ количества и качества отечественной ВТ на момент ее появления, основываясь на архивных документах. Прослежен процесс подготовки специалистов по обслуживанию новой техники, становление программирования. Анализируются конкурентные взаимоотношения ведомств, ответственных за развитие вычислительной техники и идеологическая ситуация, в которой создавались советские компьютеры. [1] Крайнева И.А., Пивоваров Н.Ю., Шилов В.В. Становление советской научно-технической политики в области  вычислительной техники  (конец 1940-х – середина 1950-х гг.) // Идеи и Идеалы, 2016, №3(29), т1 с. 118-135.