Идеи и Идеалы

Помещение Маркса, вкупе с марксизмом, в религиозный контекст может показаться странным, по крайней мере той части человечества, которая ещё помнит про «опиум для народа» и «вздох угнетённой твари». Утвердилась привычка связывать автора и его учение исключительно с формами научного знания. При более тщательном и последовательном рассмотрении оказывается, однако, что вопреки сложившемуся стереотипу исключительно сциентистской идентификации марксистской доктрины, обращение именно к религиозному контексту позволяет понять её подлинное место в истории и культуре. Как говорил русский философ Серебряного века Сергей Николаевич Булгаков, религия несёт «высшие и последние ценности, которые признаёт человек над собою и выше себя, и то практическое отношение, в которое он ставится к этим ценностям». Но что такое ценности? Ценности – суть конечные основания выбора и целеполагания. Социальной формой бытия иерархии ценностей выступает религия. В статье обосновывается тезис, согласно которому генезис марксизма стал продуктом сложной коллизии в общем культурологическом процессе, охватывавшем философию, науку и религию в их взаимосвязи. Особенностями взаимодействия данных культурных феноменов в определённом социальном контексте объясняются явно присущие марксизму культурологические черты религии.

В статье с современных позиций анализируется теоретическое наследие К. Маркса, особенно в части его политико-экономических трудов. Делается попытка ответить на вопрос о причинах необыкновенной популярности его идей в прошлом и в настоящем. Рассмотрены научная программа и парадигма экономической теории К. Маркса. Выявлены принципиальные отличия его научной программы от программ других ведущих экономистов первой половины XIX века. Показано, что парадигма марксистской экономической теории существенно отличается от жесткого ядра классической политической экономии. Марксизм имеет собственную оригинальную парадигму, объединяющую некоторые элементы классической политической экономии и исторической школы, причем ведущие принципы заимствованы как раз из исторической школы, а ряд принципов классической политической экономии переведены из жесткого ядра теории в защитный слой. Рассмотрено влияние исследовательской программы и некоторых базовых элементов экономической теории К. Маркса на работы ученых, работавших в рамках альтернативных школ и направлений. Представлена критика отдельных элементов марксистской теории, а именно его исторической концепции, социологии и, особенно, политической экономии. Особое внимание уделено терминологии, особому языку Маркса. Показано, что марксизм оказал большое влияние на выбор предмета и постановку задач неоклассики, австрийской школы и различных направлений институционализма. Главное достижение марксизма состоит в постановке проблемы возникновения, развития и гибели современного буржуазного общества и адекватной ему институциональной системы, определяющей экономическую динамику и распределение общественного богатства. Марксистское объяснение экономических процессов: динамики цен, прибыли, доходов, циклического характера развития производства и многих других, а также теории исторической динамики, классовой структуры общества, неэффективности децентрализованной рыночной экономики не прошло проверку временем и не подтверждено фактами. Но многозначность марксистской критики буржуазного общества и, главное, афористичность и эмоциональность произведений К. Маркса делают его произведения весьма притягательными и в настоящее время. Причина видится в комплексном характере политико-экономической, социально-исторической и даже идеологической и психологической доктрины Маркса. Современная наука является специализированной и поэтому менее привлекательной и трудно усваиваемой по сравнению с марксистской доктриной.

Массовая миграция, свидетелями которой в последние годы мы являемся, превратилась в серьёзный общественно-политический вызов для развитых стран Запада, и не только для них. Миграционные процессы начала XXI века фундаментально отличаются от таковых, имевших место в прошлом. Сегодня мигранты сталкиваются с необходимостью культурной трансформации, которую они не в состоянии пройти в течение одного поколения. Современная миграция ведет к уплотнению жизненного пространства в мега-городах, в сумме представляющих собой эквивалент искусственной планеты. Эта новая планета, однако, не может предоставить ни новых ресурсов, ни дополнительных свободных пространств, пригодных для общего материального роста. Напротив, реалии этой планеты принуждают к резким ограничениям самых разнообразных потребностей людей и весьма ощутимому ограничению их прав и свобод.  Без строгого разграничения в целом сокращающихся пространств, а также без ограничения стремительно развивающихся всевозможных видов связи внутри и между этими мега-центрами, невозможно избежать серьезного риска для стабильности и жизнеспособности последних. Целью данной статьи является анализ того, возможно ли создать эффективные цифровые границы, без которых создание для этой искусственной новой планеты адекватных правовых пространств представляется едва ли возможным.

В статье обосновывается мнение о романе И. А. Гончарова «Обломов» как о романе философском и символическом. Художественный прием символизации образов позволяет включить в произведение комплекс философских идей, затрагивающих проблематику культурно-исторической специфики России. Так, например, образ Обломова начал формироваться, по признанию самого автора, как обобщающий некоторые психологические черты реальных людей. Но постепенно он трансформировался в символ русского человека «вообще». Образ другого героя, Андрея Штольца, символически воплощает синтез русского мира и Запада. Символическую функцию в романе выполняют не только персонажи героев. Халат Обломова – символ исламского Востока, резко отличного от индо-буддистского Дальнего Востока. Таким образом, философская глубина произведения достигается за счет символизации художественных образов, а не за счет столкновения абстрактных идей. Философское содержание романа заключается в выявлении специфики России («русской души») в ее противопоставлении «Западу» и «Востоку». «Запад» рассматривается как механическое, движущее начало, противостоящее неподвижному, инертному «Востоку». В то же время западное «начало» имманентно русскому, тогда как восточное «начало» трансцендентно и связано с русским «началом» чисто механически. Специфика же России – в ее «одухотворенном» порыве к трансцендентному смыслу бытия. Философское содержание романа, таким образом, воспроизводит славянофильский комплекс идей. Однако, в отличие от славянофилов, Гончаров создал роман не о величии, а о саморазрушении «русской души». Главные герои романа переживают экзистенциальный кризис, обусловленный утратой смысла бытия. При этом выясняется, что женственная часть «русской души», которая воплощает ее динамичное и волевое начало, не обладает способностью к трансценденции. А мужская часть «русской души», которая обладает такой способностью, безвольна, пассивна и не может оказать сопротивления мертвящему влиянию «Востока». Таким образом, роман «Обломов» является произведением антиевразийским и служит предостережением от «евразийского соблазна».

В статье доказывается необходимость междисциплинарного подхода к исследованию социальной реальности. Различные отрасли социального знания сосредотачивались на выявлении законов социального саморазвития и рационального действия. И сам внешний мир, и социологическая система знаний о нем носят плюралистический характер. Ответы на вопрос «Что такое современное общество?» весьма различны. Сегодня появляется и виртуальное социальное взаимодействие. Сети стали ареной борьбы за внимание целевых аудиторий, а сетевые структуры – структурами неравенства. Все явления действительности имеют определенные социальные проекции. Особое внимание обращено на учет социальных проекций таких направлений реальной действительности, как история, география, пространство, время, и появление таких качественных подходов в социологических исследованиях, как темпоральность, пространственность и контекстуальность. Социальная история – это история человеческих отношений. Социальная география – это география самого пространства взаимодействия людей, определяющая выбор тех или иных занятий и образа жизни людей. И социальная история, и социальная география становятся непосредственными феноменами социологической теории и социальной практики. Показано возрастание значения организации жизни людей, ее регионализация в связи с усилением потребности в управлении этими процессами. Доминирующими характеристиками того или иного регионального пространства являются условия жизни и экологические условия.  Данные характеристики дифференцируются как в разных странах, так и в пределах отдельной страны. Их различия объясняют непрекращающуюся миграцию населения из наименее благополучных регионов в более благополучные. Для России особенно важны внутристрановые различия, действующие в течении длительного времени. Социальное управление представлено как особый тип социального взаимодействия, направленного на повышение качества жизни населения в различных региональных средах. Показаны «масштабы» доминирующих характеристик качества жизни в межстрановых исследованиях и в региональных исследованиях в пределах отдельной страны. Оценка возможностей человеческого развития страны без оценки некоторой уязвимости отдельных ее регионов в силу географических и исторических условий всегда будет неполной.

В статье исследуется взаимосвязь криптотипии и частотности на примере широких контекстов из англоязычной прессы, посвященной искусственному интеллекту. Изучается взаимосвязь классических правил и устоев речи с новыми течениями в речи, которые возникают под влиянием изменений в обществе. Автор исследует проблему на основании анализа британской и американской прессы, принимая во внимание как современные публикации, так и те, что были опубликованы десятилетие назад. В ходе исследования автор обращает внимание на связь криптотипии с частотностью на примере публикаций об искусственном интеллекте, который прочно вошел в жизнь современного общества. В результате проведённого анализа публикаций по данной тематике автор приходит к выводу, что существующие правила речи не противоречат новым явлениям, а наоборот, выступают основой для создания новых слов и предложений, которые могут удовлетворять потребности современного языка.То есть, нарушение классических канонов при построении предложений с использованием новых слов или при повествовании о чем-то новом не является лингвистической ошибкой, а свидетельствует об эволюции языка, который вынужден подстраиваться под современные требования. Анализ частотности использования криптотипа пространственных отношений, выражаемого с помощью указательных местоимений this/these–that/those указывает на преимущественное выражение идеи приближенности в английском языке в подобных конструкциях. Автор статьи отмечает, что говорящий или пишущий подсознательно строит предложение с использованием тех местоимений, которые кажутся ему уместными в данной конкретной ситуации. В таком явлении прослеживается идея криптотипов, так как говорящий демонстрирует свое отношение к искусственному интеллекту как к чему-то отдаленному, несмотря на то, что в пространственном понимании объект находится в непосредственной близости к нему. Актуальность данного исследования состоит в том, что сегодня английский язык постоянно дополняется новыми словами, терминами, понятиями и языковыми конструкциями. Из-за этого постепенно меняются классические устои и правила, что свидетельствует о тесной связи языка с его носителями.

В работе исследуется трансформация понятийно-концептуального аппарата современных социальных наук, характеризующаяся сдвигом от социально-проблемного к риско-прогнозному анализу социальных трансформаций. Показано, что данные концептуальные, теоретические изменения обусловлены внутренней логикой развития социологии, постепенно перешедшей в анализе социальных явлений от изучения неблагоприятных эффектов социальных изменений и симптомов социальных отклонений к причинам, порождающим социально-проблемные ситуации. Подход, основанный на личной ответственности «проблемных» индивидов и социальных групп за свое исключение из нормальной социальной жизни, сформировался в рамках социальной психологии и задается медико-криминологической моделью, утверждающей существование «универсальных критериев нормальности» и, соответственно, стандартов поведения. В рамках этого подхода, особо отчетливо проявившегося в социал-дарвинизме, основной фокус проблемно-ориентированных исследований сосредоточен на внешних симптомах социальных недугов (сформировавшихся проблемных ситуациях) и «отклоняющемся поведении» отдельных индивидов и социальных групп или факторах их неудачной социализации, трактуемых как источник социальных проблем. Теоретический и практический анализ показывают оправданность и логичность современного поворота в понимании социальных проблем, который характеризуется сдвигом фокуса исследований на институционально-системный уровень, генерирующий условия для воспроизводства социальных отклонений и деприваций. Анализ рисков в сугубо социологической перспективе напрямую, на наш взгляд, перенимает эстафету развития проблемно-ориентированных исследований в социальных науках. Современная социология рисков сформировалась в рамках критической рефлексии над идеями У. Бека (понимавшего риск как рациональную стратегию преобразования неопределенности в определенность) и представлена социокультурным, конструктивистским, неоинституциональным, управленческим подходами. Объединяет их то, что риски трактуются как продукты социальных взаимодействий, которые глубоко погружены в социальные структуры, зависимы от внешнего контекста и условий формирования субъективных представлений о рисках, а степень подверженности рискам различных социальных групп определяется их местом в социальной иерархии общества. Критическое направление в теории рисков, сфокусированное на проблеме взаимосвязи рисков и системно-институционального устройства общества, особо подчеркивает диспропорциональную уязвимость к рискам различных социальных групп, основывающуюся на социально-структурном неравенстве, а также несовершенство организационных структур, создаваемых для минимизации рисков, и обусловленную их большей приспособленностью к сложившемуся институциональному дизайну системы, чем к вызовам, с которыми они сталкиваются в силу специфики своей деятельности.

В статье рассмотрено явление многоязычия и его наиболее распространенного варианта – билингвизма – с лингвистической и философской точек зрения. Многоязычие, являющееся одним из следствий взаимодействия этносов, имеет давнюю историю. В настоящее время более половины населения Земли являются мультилингвами, то есть используют в повседневной жизни два и более языков. Происходящие в связи с этим изменения в культуре и в мышлении требуют как специализированного, так и философского осмысления. В статье дан анализ мнений различных исследователей языка и языковой способности, включая лингвистов и психологов, относительно природы билингвизма и показано, что критерии оценки степени владения языком, позволяющей говорить о билингвизме, выбираются разными исследователями по-разному. Одни из них считают билингвизмом минимальную компетенцию в одном из основных языковых умений – слушать, говорить, читать или писать, другие же поддерживают представление о билингвизме как умении свободно оперировать двумя различными языками. Опираясь в основном на идеи, высказанные представителями логического направления философии в ХХ веке, автор статьи делает попытку предложить философское объяснение механизма, позволяющего билингвам свободно переключаться с одного языка на другой. Ключевой философской идеей для выработки представлений о билингвизме является концепция мыслеформирующей функции языка, в рамках которой язык рассматривается не только как средство выражения и передачи мысли, но и как единственно возможная форма возникновения самой мысли. Основной языковой формой, в которой происходит мышление, является предложение, поскольку именно посредством предложений устанавливаются соотношения и связи между объектами мыслимого мира. Следовательно, критерий билингвизма следует искать не в способности говорить на другом языке как таковой, а в способности порождать мысли на данном языке; критерием же способности мыслить на языке является умение формулировать предложения непосредственно на данном языке.

В статье анализируется возможное направление преодоления ограничений существующих теорий современности в объяснении новейших тенденций трансформации общества. Эти теории, по мнению автора, отражают уже уходящий очередной этап постиндустриального развития. Автор полагает, что перспективой объяснения стремительно меняющегося социального мира и инструментом его прогнозирования может стать концепция информационного резонанса в социальных структурах. Автор обращает внимание на возрастание решающей роли информации в трансформации всех сторон социальной жизни. Но эта роль остается недооцененной в конструировании адекватных моделей современности, и особенно в прогнозировании последствий для социальной жизни бурно развивающихся информационных технологий. Анализ и прогнозирование социальных и антропологических последствий очередного этапа информационно-компьютерной и четвертой промышленной революций не успевает за интенсивностью технологических нововведений и за исследованиями динамики и форм технико-технологических изменений. Преодолению этого отставания может, по мнению автора, способствовать разработка концепции информационного резонанса в социальных структурах. В статье формулируются исходные положения этой концепции. При этом автор опирается на опыт междисциплинарных исследований, описывающих резонансные, волновые и синергетические процессы. Дается характеристика типичных проявлений резонансно-волновых процессов в социальных структурах и их последствий. Автор высказывает предположение и формулирует аргументы, подтверждающие, что «информационный взрыв» и информационные перегрузки трансформируют социальные структуры, затрагивая прежде всего элементарную систему социума – социальное взаимодействие. В статье утверждается, что с «клеткой» социальной системы происходят процессы, схожие с мутациями, исследуемыми в цитогенетике. По мнению автора, взаимное подобие этих процессов позволяет применительно к социальной структуре и структуре социального взаимодействия строить объяснительную модель по аналогии, переходя на уровень междисциплинарного, а затем трансдисциплинарного сближения и синтеза понятийного аппарата. На этом уровне конструируется новый теоретический объект – мутация клетки социальной системы, и предлагается концепт цитосоциологии как перспектива развития трансдисциплинарной методологии.

В статье анализируются этапы формирования общей лексики в период с IX-VIII до V-IV вв. до н.э. в античной Греции. В качестве исходного материала берутся космогонии периода упорядочивания мифологических представлений в египетской, финикийской и собственно греческой культурах. Рассматривается взаимодействие базовых метафор, позволяющих это упорядочивание осуществить – метафоры генеалогической (рождения и смены поколений) и метафоры ремесленника-демиурга. Исследуется формирование законодательного пространства, которое позволило сделать первые рефлективные шаги по отношению к мифологическому мышлению. Эти шаги осуществляются вначале в пределах традиционных мифологических образов. Важнейшим этапом движения к общим понятиям становится появление в ранних философских системах искусственных слов: «апейрон», «бытие», «логос», «природа», которые начинают упорядочиваться по отношению друг к другу. Параллельно персонифицированным мифологическим концептам постепенно выстраиваются и упорядочиваются понятия отвлеченные, позволяющие обобщать мифологические представления и представлять их в абстрактном виде. На следующем этапе принципиальную роль приобретает деятельность софистов, внимание которых направлено на языковую игру с общими понятиями, причем их содержание начинает терять референцию с внешним миром. Язык открывается в качестве самостоятельной системы, и это составляет содержание третьего этапа рефлективной деятельности. Попытка Сократа уйти от релятивизма и вернуть содержание общим понятиям приводит к переворачиванию отношения имен к реальности, когда оказывается, что именно общие понятия, заключенные в душе, предустанавливают понимание мира. Реализуя эту установку, Платон и Аристотель превращают работу с понятиями в отдельную сферу деятельности, создавая диалектику и логику, которые лежат в основе методологии размышлений и исследований в разных сферах интеллектуальной деятельности.