Идеи и Идеалы

В статье анализируются и сопоставляются концепции природы зла и теодицеи, развитые в трудах средневековых еврейских философов Леви бен Гершома (Герсонида, 1288–1344) и Хасдая Крескаса (1340–1410/12). Источниками анализа служат третья глава четвертой книги «Войн Господа» (1329) Герсонида и вторая глава второй книги «Света Господня» (1410) Крескаса. Оба философа исходят из утверждения о том, что зло сущностно не может исходить от Бога. Причинами зла являются либо греховность самого человека, либо расположение небесных тел, либо разрыв связи между человеком и Богом. Проблема зла и несправедливости в этом мире тесно связана у Герсонида и Крескаса с другими проблемами, такими как божественное знание будущих событий, свобода воли, основания для награды и наказания. По отношению к этим проблемам указанные еврейские философы значительно расходятся. Продемонстрировав, что Бог не является сущностно источником зла, Герсонид из этого обосновывает ошибочность мнения, согласно которому божественное провидение распространяется на индивидов. Ведь воздаяние делало бы Бога источником зла. И в этом случае праведники всегда вознаграждались бы, а грешники наказывались за свои грехи, однако очевидно, что это не так. Крескас же, в отличие от Герсонида, утверждает, что Бог знает индивидуальное. Это не мешает ему, однако, соглашаться с Ральбагом в том, что Бог не является источником зла. Согласно Крескасу, любое наказание или страдание (даже праведников) всегда ведет ко благу. Очевидно, что Крескас придерживается более традиционалистской позиции, стараясь, в том числе, максимально приближать свои мысли к идеям, выраженным в Торе, а Герсонид придерживается позиции, близкой идеям Маймонида. Это позволяет Ральбагу создать более последовательную, по сравнению с Крескасом, однако более далекую от иудейского учения, философскую концепцию.

В статье рассматривается актуальная на современном этапе мирового цивилизационного процесса проблема перехода к антропоприродной парадигме развития. Отмечается, что глобальный экологический кризис, признаки которого отчетливо обозначились на рубеже XX–XXI вв., стал результатом несбалансированной преобразовательной деятельности людей, вследствие чего под угрозой оказалась сама возможность существования жизни на планете. Сложившаяся ситуация показала необходимость коренных изменений как в существующем типе хозяйствования, основанном на нерегулируемом потреблении природных ресурсов, так и в общественном сознании в направлении переориентации его на рациональное отношение к окружающей среде, что обеспечило бы выживание и дальнейшее поступательное движение цивилизации. В разработке коэволюционной стратегии взаимодействия общества и природы, опирающейся на новую систему нравственных ценностей, значительным духовным потенциалом обладает естественнонаучное, религиозно-философское и литературно-художественное наследие космизма. На основании анализа произведений представителей русского космизма делается вывод о том, что идея активной роли человечества в преобразовании окружающей среды предполагает, помимо совершенствования научно-технической сферы, выработку мировоззренческих установок, ориентированных на понимание человека как органической части природного (космического) единства, развивающейся по общим эволюционным законам. Современная социокультурная ситуация, характеризующаяся рядом глобальных проблем (экологической, сырьевой, продовольственной и др.), свидетельствует о необходимости перехода к антропоприродной парадигме цивилизационного развития, которая смогла бы обеспечить совместную эволюцию людей и природы, формирование соответствующих этических норм и принципов экологического мышления. Очевидно, что будущее человечества, перспективы которого были намечены представителями космизма, невозможно без опоры на твердый нравственный фундамент, благодаря чему у населения Земли появляется возможность не только преодолеть кризисные последствия собственной деятельности на планете, осуществлять рациональное и сбалансированное природопользование, но и выйти на следующий виток своего развития – активное освоение космического пространства.

В статье исследуется парадоксальность биографии и философской идеологии Г. В. Ф. Гегеля. Суть парадоксальности обосновывается многофакторно: биографически, историко-философски, герменевтически, конкретно-исторически. Цель работы – выявление недостаточно известных сторон личности и философской идеологии мыслителя. Методологически исследование построено с использованием диалектического и историко-логического методов. Результат исследования – выявление объемной противоречивости биографии и мысли Гегеля, прояснение как позитивных, так и негативных сторон его философской идеологии.

Показан ряд парадоксов философии Гегеля. Во-первых, понимание развития как «жесткой» войны против самого себя и невнимание к многофакторности и нелинейности многих процессов. Во-вторых, центрирование на логическую Идею принижает или отрицает ценность всего иного, в том числе живого и человеческого. В-третьих, стремление поднять человека до «наивысочайшего», и при этом закрепощение его всеобщим и государственным. В-четвертых, эссенциализм Гегеля откровенно антиэкзистенциален и беспощаден ко всему частному и субъективному. В-пятых, якобы безупречная научная система Гегеля страдает невниманием к сложности и непредсказуемости реальности. В-шестых, лютеранская религиозность философа на поверку оказывается едва ли не антихристианской – с непризнанием Пресвятой Троицы, без желания стать «слугой» другого и др. В-седьмых, благопристойность и мещанская «доброта» Гегеля радикально противоречат его уничижительному отношению к женскому полу, другим народам, расам, цивилизациям. Оправдывается колониализм. Вследствие этого закономерно «извлечение» Гегеля немецкими нацистами для своих нужд. В-восьмых, великая диалектика слишком принизила реальность статичности, однозначности и инвариантности.

Новизна исследования – в распознавании истинных причин и задач жизни и творчества мыслителя, в объяснении его главных ценностей, в том числе и своеобразного христианства, в уточнении позиции Гегеля-немца и Гегеля-гражданина. Выводы исследования связаны с антитетическим сопоставлением идеологии и философии Гегеля и Гессе, Гегеля и Шестова. Подчеркнуты антиэкзистенциальные и расово-националистические мотивы творчества философа.

Цель этой дебютной статьи – дать краткий обзор ключевых зарубежных работ, преимущественно монографий, посвященных проблеме материи в трактате Contra Proclum Иоанна Филопона, и тем самым сделать соответствующую исследовательскую картину наглядной для русского читателя. Иоанн Филопон – один из последних греческих комментаторов Аристотеля, одновременно неоплатоник и христианин. В своем сочинении Contra Proclum (ок. 529 года н. э.) он переопределяет классическое понятие материи, отвергая универсальную бескачественную первоматерию неоплатоников. В начале статьи дается краткое историческое введение, необходимое для постановки проблемы. Затем осуществляется синтетический разбор нескольких релевантных указанной теме работ: отечественной статьи М.Н. Варламовой (2017) и зарубежных (немецких, английских, голландских, французских) монографий: Михаэля Вольфа (1971), Ричарда Сорабджи (1988), Кристиана Вильдберга (1988), Жанны де Грут (1991) Франса де Хааса (1997), Пантелиса Голициса (2008) и Паскаля Мюллер-Журдана (2011). Тем самым охватывается вся существующая история исследований вопроса о материи у Иоанна Филопона. Особое внимание автор отводит подробному описанию сложившихся научных дискуссий, связанных с этим вопросом: позициям исследователей, их подходам и перспективам.  При этом проблема филопоновской материи оказывается представленной в тесной связи со многими сопутствующими исследовательскими рубриками в истории позднеантичной философии (онтологический статус видового отличия, рецепция аристотелевского учения о категориях, размежевание александрийской и афинской неоплатонических традиций и т.д.). В заключении статьи подведен общий краткий итог, указаны наиболее важные дискуссии, связанные с темой материи у Филопона, и дана авторская оценка их актуального состоянию.

Эта статья написана как ответ на опубликованную ранее («Идеи и идеалы», 2018, № 3 (37), т. 1) статью С.Ю. Коломийцева «О нефальсифицируемых научных положениях и идеях». Автор, разделяя ряд положений указанной статьи, полемизирует с некоторыми ее позициями – в первую очередь с тезисом о том, что критерий фальсифицируемости неоправданно сужает сферу знания, идентифицируемого с его помощью как научное, и что существенный пласт знаний, не отвечающих критерию фальсифицируемости, может и должен признаваться научным. По мнению автора настоящей статьи, при применении данного критерия необходимо учитывать, что требуемая фальсифицируемость знания является потенциальной, т.е. фальсификация не обязательно должна быть реально доступна на данном этапе развития науки. Утверждается, что этот критерий предназначен для решения проблемы демаркации науки и знания, лежащего за ее пределами, и может быть менее эффективным в других, хотя и смежных, познавательных ситуациях. Автор считает, что квалификация концепции как вненаучной не означает ее однозначной неприемлемости или ошибочности, поскольку, с точки зрения современной гносеологической парадигмы, в других видах познания тоже может создаваться достоверное и полезное знание. В статье обсуждается тезис С.Ю. Коломийцева о том, что некоторые фундаментальные идеи (например, идея атома) при их выдвижении не могли быть реально фальсифицированными, но уже были научными. Обосновывается альтернативная оценка: эти идеи изначально были истинными, поскольку соответствовали объективной действительности, но при этом не были научными, поскольку не могли разрабатываться средствами научного познания. Утверждается, что реальность некоторого объекта не означает, что все суждения о нем автоматически попадают в разряд научных. Метафизика – тоже учение о действительности, хотя, как правило, более глубокой, чем непосредственно наблюдаемая реальность. Таким образом, аргументы, направленные на ограничение критерия фальсифицируемости, на самом деле могут быть отнесены к попыткам его расширения на круг задач, для решения которых он изначально не предназначался. Одним из нормативных направлений применения критерия фальсифицируемости является демаркация науки и околонаучного знания. Указывается, что признаком околонаучного знания является «встроенная» защита от фальсификации, характерные приемы которой показаны в статье.

В статье анализируется прагматическая концепция истины в аналитической философии. Акцентируются ее основные идеи: общность мыслей, практическая применимость. В работе представлены основные идеи представителей прагматической концепции истины: Дж. Остина, П. Грайса, П. Стросона. Прагматическая концепция истины является одной из основных в аналитической философии языка. Она характеризуется идеями практичности и востребованности знания, определяемостью истины человеком. В этой концепции истинной идеей является та, которая решает определенные вопросы, а ложной выступает практически неосуществимая идея. В работе доказывается гипотеза, что именно прагматическая концепция формирования истинного значения является наиболее приемлемой для его понимания и развития. Также утверждается, что стремление к единству мыслей и их практическая применимость являются главными и востребованными идеями в процессе формирования, понимания и употребления значения.Представлена идея о том, что прагматическая концепция истинного знания направлена на решение вопросов коммуникации, речевого общения, установления диалога между собеседниками. В отличие от нее корреспондентная и когерентная концепции истины характеризуются строгим соответствием понятия предмету, а также четким соотношением между собой понятий в предложении. В работе доказывается, что именно прагматическая концепция дает возможность для формирования, интерпретации и реализации значения в общении, предоставляя тем самым индивидуальную возможность для использования собственных идей и стремлений. Здесь нужно отметить, что корреспондентная либо когерентная концепции представляют модель, в которой выражен образец описания и характеристики материального мира. Таким образом, модель идеального языка, выражая строгую схему восприятия, интерпретации и понимания действительности, ограничивает человеку возможности для индивидуального понимания и реализации сформулированных идей. В статье рассматривается вопрос о несостоятельности корреспондентной и когерентной концепций истины, поскольку они не предоставляют возможности для рассуждений, для самостоятельного поиска истины каждым из нас и для развития речевого общения. Также утверждается, что именно идеи прагматической концепции истины –общность идей, стремление к передаче знаний друг другу, реализуемость идей –выступают основой коммуникации и являются главными в развитии речевого общения. В настоящем исследовании использованы герменевтический, аналитический и прагматический методы.

Исследование посвящено философскому осмыслению проблемы социокультурных истоков российской философии. Причиной наблюдаемого нами разнообразия современных подходов к феномену русской философии выступает прежде всего отсутствие единого методологического подхода. Разнонаправленность исследований феномена истоков русской философии также является следствием подверженности исследователей различным методологическим влияниям. В статье ставится задача обозначить ряд историко-философских, исторических, литературоведческих подходов к проблеме генезиса российского Просвещения XVIII столетия. Необходимо прояснить механизмы и процедуры рецепции западноевропейских идей и концептов социокультурным пространством России. На основе оригинального подхода к современным исследованиям процессов адаптации терминов естественного права прослежены тенденции реконструкции феномена Просвещения в России. Отмечено, что их разнообразие порождено состоянием социокультурного бэкграунда гуманитарных исследований. Выявлен ряд существенных особенностей процесса реконструкции становления идеологии Просвещения на русской почве, среди которых представление о том, что европейские понятия, концепты и теории усваиваются отечественной семиосферой в том виде, в котором они существовали в культуре Запада. Отмечена убежденность исследователей в том, что в России XVIII столетия уже была национальная философия. Выявлено отсутствие аналитического интереса к проблемам трансформации языка выражения политических явлений. В этом же ряду расположено и представление о том, что процесс рецепции просветительского наследия Запада имел революционную, а не эволюционную специфику, и был лишен культурных предпосылок.

 На материале исторических и историко-философских исследований рассматриваются возможности построения методологически цельной реконструкции, хронологически охватывающей весь период XVIII в. В основе методологии исследования лежит подход, включающий в себя аналитическое описание проблем тематических полей дискурса, концептов и теорий Просвещения на русской почве. Результатом анализа является систематизация противоречий процесса анализа феноменов российского Просвещения в XVIII в.

Статья посвящена рассмотрению двух взаимосвязанных тем. Во-первых, оппозиции двух оснований социального действия, одно из которых названо автором «проектным разумом», а другое известно как «природа». Во-вторых, схеме эволюции, в которой последовательно возникали три типа реальностей: космическая, витальная (биологическая) и социальная. Дискурс проектного разума складывается в античной культуре в трудах Платона, а концепт природы – Аристотеля. Для первого характерно преобладание идей и схем, а также вера в возможность их реализации, для второго ‒ учет сложившейся реальности (природы) и опосредование социального действия знанием процессов природы. Отмечается, что новоевропейское понимание природы гибридное, оно соединяет в себе аристотелевский и платоновский подходы. Природа ‒ это и действие по природе, и проектное творение. Второе отличие ‒ новоевропейская природа понималась как «написанная на языке математики» и пропущенная через эксперимент. Однако начиная с XIX в. естественнонаучное понимание природы подвергается критике и дифференцируется: проводится демаркация между первой и второй природой, разными типами реальностей, природой и техникой. В рамках этого процесса в ходе объяснения происхождении жизни, человека и социума намечается схема эволюции трех типов реальностей. Сначала существует только космическая реальность, понимаемая как первая природа, потом становится витальная реальность и затем социальная (вторая природа). Вводится предположение, что следующий в эволюции тип реальности становится, с одной стороны, в результате развития и усложнения, с другой ‒ как следствие ряда случайных процессов. Обсуждаются условия взаимодействия процессов, принадлежащих разным типам реальности; в связи с этим вводятся понятия «ренегантных областей» и «материнской реальности». На основе намеченных различений и отношений предлагается объяснение пандемии и современного переходного процесса от модерна к посткультуре.

В статье поставлена проблема константности философии, науки, искусства, религии и политики как форм мировоззрения. Данные формы мировоззрения определяют состояние сознания, характерного для «осевого времени». В связи с этим решаются две задачи. Первая: прослеживается генезис форм мировоззрения в немецкой классической мысли. Необходимость существующих форм мышления задана в контексте обоснования идеи историчности абсолютного в концепциях Гегеля и Шеллинга. Вторая задача: ставится вопрос о специфике философии в постмифологическом сознании. Сравниваются классический и неклассический подходы к решению проблемы. За основу неклассического решения берется концепция А. Бадью, изложенная им в «Манифесте философии». Делаются следующие выводы: «любовь», обозначенную Бадью в качестве «родовой процедуры» и условия для возникновения философии, предложено понимать как религиозный опыт постижения истины. Только в таком случае топология форм мировоззрения получает законченный и целостный вид. В современных теориях предметность философского знания размывается и теряется. Несмотря на это, философии неизменно отводится роль способа осмысления своего времени. Отменяются претензии философии на универсальную содержательность истины. На основании анализа концепции А. Бадью специфика философии определяется ее особой миссией. Она создает оперативное пространство для определенной конфигурации науки, искусства, религии и политики. Каждая историческая эпоха имеет именно ту конфигурацию, которая способна на данный момент осуществить доступ к событию истины. Предложено определить данную концепцию как «операциональную» по отношению к природе философского знания. Философия как рефлексивная способность задействует оперативное время нашего сознания. Оперативное время конституирует субъективность как самоприсутствие сознания. Философия разрушает мифо-ритуальную схему единства сознания и задает духовный топос, в котором человек живет после выхода из Мифа.

Целью статьи является анализ содержания отрицательного богословия Плотина. Проблема предела человеческого познания всегда была актуальной в истории человеческой мысли. В платонизме таким пределом выступала абсолютная реальность. Апофатический аспект же был завершающим шагом ее познания. Основатель неоплатонизма систематизировал учение Платона об ипостасях бытия и тем самым окончательно перенес центр философских рассуждений в сферу Первоединого. Его апофатика, таким образом, является более последовательной, чем апофатика Платона. Рассуждая о Едином, Плотин как бы синтезирует определенные особенности отрицательного богословия двух его величайших предшественников – Аристотеля и Платона. Можно сказать, что отрицательное богословие Плотина «растворилось» в описании мистических слияний с Единым первоначалом бытия. Однако для философа в определенном контексте важны не только интуитивный, но и логический аспекты Его познания. Философия Плотина является путем антиномий, путем сверх-и-не-предикативных апофатических дерзаний. Первоединство в его философии неопределенно и бесформенно, ведь Единое порождает все вещи, но в них не нуждается. Последние случайны Ему. В их случайности недостаток блага, чего никак нельзя сказать о самом Едином. Оно не есть нечто качественное или количественное, в покое или движении, в  каком-либо месте или в каком-либо времени находящееся. Оно не Ум и не Душа. Таким образом, Единое по Плотину – это энергия, не имеющая сущности. Ибо Оно творит, будучи трансцендентно всему сущему. При этом на первом месте у Плотина собственный  опыт экстатических восхождений к запредельному пределу всего сущего. Пребывание в Нем для мыслителя – это счастье души, жизнь богов и богоподобных счастливых мужей, «бегство от единого к Единому». Апофатика же для Плотина – это, по сути, первый шаг, уводящий от этого опыта в сторону случайности мысли. Однако у основателя неоплатонизма мысль и мистическая жизнь настолько тесно взаимосвязаны, что разделить их практически невозможно – они суть единое бытийственное целое.