Идеи и Идеалы

Статья посвящена одной из наиболее актуальных проблем современной философии – философии сознания в свете последних открытий нейробиологии. В статье рассматриваются самые малоизученные аспекты данной проблемы – проблема свободы воли, проблема сознательности животного мира и проблема психофизического параллелизма. Рассматриваются также некоторые этические и мировоззренческие вопросы, связанные с этими проблемами. В качестве примера, демонстрирующего особенную актуальность этих вопросов, рассматривается ставший классическим спор о природе сознания Э.В. Ильенкова и Д.И. Дубровского, закончившийся по существу патовой ситуацией, именно по причине игнорирования важности вышеупомянутых проблем. Рассматривается также парадокс свободы воли и ответственности за свои поступки, неизбежно возникающий при материалистическом понимании природы сознания.

В статье кратко анализируются ключевые для данной темы идеи ряда выдающихся нейробиологов (Уайлдер Пенфилд, Джон Экклз, Олег Крышталь (Кришталь), Кристоф Кох), посвященные проблеме природы сознания, во временном промежутке с 1970-х годов по настоящее время, а также философские основания представлений о сознании, сложившиеся в европейской философии Нового времени. Отдельно рассматривается концепция дуализма и возможные ее основания, актуальные в настоящее время, но при этом критикуется дуалистическая концепция сознания, предложенная Декартом, как несовместимая с современными выводами нейробиологии. Приводятся свидетельства нейробиологов с мировыми именами, разрушающие «монополию человека» на обладание сознанием и указывающие на наличие сознания и в животном мире.

В конечном итоге рассматривается философия буддизма как одно из возможных и наиболее перспективных направлений для изучения в данном отношении. Тезисно приводятся сильные стороны буддийской концепции сознания, и по сей день остающиеся малозаметными, дающие ей, таким образом, преимущество над господствовавшими в эпоху Нового времени в Европе онтологическими основаниями представлений о сознании. Отмечается сближение традиционных буддийских взглядов на природу сознания с последними достижениями нейробиологии.

В работе предпринимается попытка расширить аутентичное понимание императивов научного этоса, данное Р.К. Мертоном в 1942 году. В первоначальной трактовке «кодекс Мертона» относился только к европейской науке Нового времени и последующих веков. Как виделось самому Мертону и его последователям, применимость этого кодекса к иным социумам не является релевантной. Однако автор статьи полагает, что исходные четыре максимы Мертона в той или иной мере эффективно работают за пределами указанных пространственно-временных рамок и, в частности, в средневековой арабо-мусульманской науке. В качестве текста, в котором обнаруживаются императивы, семантически совпадающие с максимами Мертона, использована философская притча-аллегория ибн Сины «Послание о птицах», относящаяся к XI веку. Проведенный анализ показывает, что в тексте средневекового ученого прозрачно артикулированы: 1) мертоновский «коммунизм», предполагающий коллективную собственность участников исследования на получаемые в его процессе продукты (новые эмпирические факты, теоретические и методологические новации); 2) «универсализм», исключающий какую бы то ни было дискриминацию субъектов дискурса по внешним, вненаучным критериям; 3) «незаинтересованность» («бескорыстие»), согласно которой ученый строит свою деятельность так, словно у него нет никаких иных интересов, кроме постижения истины; 4) «организованный скептицизм», исключающий презумпцию невиновности в науке, а того, кто выступает с эпистемологической новацией, обязывающий спокойно и терпеливо доказывать свою правоту тем, кто стоит на страже уже существующего корпуса знания. Поскольку автор «Послания о птицах», несмотря на выбранную им для данного произведения художественно-мистическую форму, является одним из крупнейших деятелей средневековой арабо-мусульманской науки, следует трактовать его притчу, прежде всего, как текст, в котором отражен сам процесс когнитивного поиска в доклассической науке. Более близкое знакомство с характером и содержанием научной деятельности в древних и средневековых традиционных обществах дает веские основания для того, чтобы видеть здесь одну из попыток систематизировать те этические правила, которые уже реально действовали среди ученых на протяжении многих веков.

Цель этой работы – показать, как влияет мысль и речь людей, стоящих и отстаивающих прямо противоположные позиции, на изменение мысли и речи людей своего и последующего поколения, разноориентированных в жизни, обнаружить способы этого влияния. Автор описывает ситуацию, возникшую в конце шестидесятых годов ХХ в., известную как идеологический разгром философского, исторического и социологического направлений, идущих вразрез с политикой КПСС, который стал особенно ожесточенным после вторжения СССР в Чехословакию в августе 1968 г. Одним из результатом такого идеологического сражения был разгром сектора методологии истории Института всеобщей истории АН СССР во главе с М.Я. Гефтером после того, как была выпущена серия книг, в которых подвергались сомнению так называемые законы исторического развития (формационный подход) и критиковались основополагающие положения классиков марксизма-ленинизма. Предметом анализа является статья Гефтера «Страница из истории марксизма начала ХХ в.», посвященная анализу выработки тактики и стратегии Ленина и изменившая взгляды многих, прежде всего молодых, историков на исторический процесс, а главное – на методы поиска и выражения истины. Различия выражались прежде всего в том, что проповедники и защитники советского режима, основанного на ими же установленных нормах марксизма-ленинизма, безбоязненно использовали все средства давления на неугодных оппонентов. Профессионалы же, пытавшиеся понять истинный смысл исторического процесса, смысл суждений о нем, тем более смысл революционной борьбы с самодержавием, развернувшейся в начале ХХ в., были вынуждены пользоваться эзоповым языком. Это часто провоцировало искажение этого смысла из-за туманности и завуалированности выражений. Внешне эта борьба производит впечатление теоретического шантажа, вызывающего такие последствия, как речевая безответственность.

В статье анализируются и сопоставляются концепции природы зла и теодицеи, развитые в трудах средневековых еврейских философов Леви бен Гершома (Герсонида, 1288–1344) и Хасдая Крескаса (1340–1410/12). Источниками анализа служат третья глава четвертой книги «Войн Господа» (1329) Герсонида и вторая глава второй книги «Света Господня» (1410) Крескаса. Оба философа исходят из утверждения о том, что зло сущностно не может исходить от Бога. Причинами зла являются либо греховность самого человека, либо расположение небесных тел, либо разрыв связи между человеком и Богом. Проблема зла и несправедливости в этом мире тесно связана у Герсонида и Крескаса с другими проблемами, такими как божественное знание будущих событий, свобода воли, основания для награды и наказания. По отношению к этим проблемам указанные еврейские философы значительно расходятся. Продемонстрировав, что Бог не является сущностно источником зла, Герсонид из этого обосновывает ошибочность мнения, согласно которому божественное провидение распространяется на индивидов. Ведь воздаяние делало бы Бога источником зла. И в этом случае праведники всегда вознаграждались бы, а грешники наказывались за свои грехи, однако очевидно, что это не так. Крескас же, в отличие от Герсонида, утверждает, что Бог знает индивидуальное. Это не мешает ему, однако, соглашаться с Ральбагом в том, что Бог не является источником зла. Согласно Крескасу, любое наказание или страдание (даже праведников) всегда ведет ко благу. Очевидно, что Крескас придерживается более традиционалистской позиции, стараясь, в том числе, максимально приближать свои мысли к идеям, выраженным в Торе, а Герсонид придерживается позиции, близкой идеям Маймонида. Это позволяет Ральбагу создать более последовательную, по сравнению с Крескасом, однако более далекую от иудейского учения, философскую концепцию.

В статье рассматривается актуальная на современном этапе мирового цивилизационного процесса проблема перехода к антропоприродной парадигме развития. Отмечается, что глобальный экологический кризис, признаки которого отчетливо обозначились на рубеже XX–XXI вв., стал результатом несбалансированной преобразовательной деятельности людей, вследствие чего под угрозой оказалась сама возможность существования жизни на планете. Сложившаяся ситуация показала необходимость коренных изменений как в существующем типе хозяйствования, основанном на нерегулируемом потреблении природных ресурсов, так и в общественном сознании в направлении переориентации его на рациональное отношение к окружающей среде, что обеспечило бы выживание и дальнейшее поступательное движение цивилизации. В разработке коэволюционной стратегии взаимодействия общества и природы, опирающейся на новую систему нравственных ценностей, значительным духовным потенциалом обладает естественнонаучное, религиозно-философское и литературно-художественное наследие космизма. На основании анализа произведений представителей русского космизма делается вывод о том, что идея активной роли человечества в преобразовании окружающей среды предполагает, помимо совершенствования научно-технической сферы, выработку мировоззренческих установок, ориентированных на понимание человека как органической части природного (космического) единства, развивающейся по общим эволюционным законам. Современная социокультурная ситуация, характеризующаяся рядом глобальных проблем (экологической, сырьевой, продовольственной и др.), свидетельствует о необходимости перехода к антропоприродной парадигме цивилизационного развития, которая смогла бы обеспечить совместную эволюцию людей и природы, формирование соответствующих этических норм и принципов экологического мышления. Очевидно, что будущее человечества, перспективы которого были намечены представителями космизма, невозможно без опоры на твердый нравственный фундамент, благодаря чему у населения Земли появляется возможность не только преодолеть кризисные последствия собственной деятельности на планете, осуществлять рациональное и сбалансированное природопользование, но и выйти на следующий виток своего развития – активное освоение космического пространства.

В статье исследуется парадоксальность биографии и философской идеологии Г. В. Ф. Гегеля. Суть парадоксальности обосновывается многофакторно: биографически, историко-философски, герменевтически, конкретно-исторически. Цель работы – выявление недостаточно известных сторон личности и философской идеологии мыслителя. Методологически исследование построено с использованием диалектического и историко-логического методов. Результат исследования – выявление объемной противоречивости биографии и мысли Гегеля, прояснение как позитивных, так и негативных сторон его философской идеологии.

Показан ряд парадоксов философии Гегеля. Во-первых, понимание развития как «жесткой» войны против самого себя и невнимание к многофакторности и нелинейности многих процессов. Во-вторых, центрирование на логическую Идею принижает или отрицает ценность всего иного, в том числе живого и человеческого. В-третьих, стремление поднять человека до «наивысочайшего», и при этом закрепощение его всеобщим и государственным. В-четвертых, эссенциализм Гегеля откровенно антиэкзистенциален и беспощаден ко всему частному и субъективному. В-пятых, якобы безупречная научная система Гегеля страдает невниманием к сложности и непредсказуемости реальности. В-шестых, лютеранская религиозность философа на поверку оказывается едва ли не антихристианской – с непризнанием Пресвятой Троицы, без желания стать «слугой» другого и др. В-седьмых, благопристойность и мещанская «доброта» Гегеля радикально противоречат его уничижительному отношению к женскому полу, другим народам, расам, цивилизациям. Оправдывается колониализм. Вследствие этого закономерно «извлечение» Гегеля немецкими нацистами для своих нужд. В-восьмых, великая диалектика слишком принизила реальность статичности, однозначности и инвариантности.

Новизна исследования – в распознавании истинных причин и задач жизни и творчества мыслителя, в объяснении его главных ценностей, в том числе и своеобразного христианства, в уточнении позиции Гегеля-немца и Гегеля-гражданина. Выводы исследования связаны с антитетическим сопоставлением идеологии и философии Гегеля и Гессе, Гегеля и Шестова. Подчеркнуты антиэкзистенциальные и расово-националистические мотивы творчества философа.

Статья посвящена рассмотрению двух взаимосвязанных тем. Во-первых, оппозиции двух оснований социального действия, одно из которых названо автором «проектным разумом», а другое известно как «природа». Во-вторых, схеме эволюции, в которой последовательно возникали три типа реальностей: космическая, витальная (биологическая) и социальная. Дискурс проектного разума складывается в античной культуре в трудах Платона, а концепт природы – Аристотеля. Для первого характерно преобладание идей и схем, а также вера в возможность их реализации, для второго ‒ учет сложившейся реальности (природы) и опосредование социального действия знанием процессов природы. Отмечается, что новоевропейское понимание природы гибридное, оно соединяет в себе аристотелевский и платоновский подходы. Природа ‒ это и действие по природе, и проектное творение. Второе отличие ‒ новоевропейская природа понималась как «написанная на языке математики» и пропущенная через эксперимент. Однако начиная с XIX в. естественнонаучное понимание природы подвергается критике и дифференцируется: проводится демаркация между первой и второй природой, разными типами реальностей, природой и техникой. В рамках этого процесса в ходе объяснения происхождении жизни, человека и социума намечается схема эволюции трех типов реальностей. Сначала существует только космическая реальность, понимаемая как первая природа, потом становится витальная реальность и затем социальная (вторая природа). Вводится предположение, что следующий в эволюции тип реальности становится, с одной стороны, в результате развития и усложнения, с другой ‒ как следствие ряда случайных процессов. Обсуждаются условия взаимодействия процессов, принадлежащих разным типам реальности; в связи с этим вводятся понятия «ренегантных областей» и «материнской реальности». На основе намеченных различений и отношений предлагается объяснение пандемии и современного переходного процесса от модерна к посткультуре.

Цель этой дебютной статьи – дать краткий обзор ключевых зарубежных работ, преимущественно монографий, посвященных проблеме материи в трактате Contra Proclum Иоанна Филопона, и тем самым сделать соответствующую исследовательскую картину наглядной для русского читателя. Иоанн Филопон – один из последних греческих комментаторов Аристотеля, одновременно неоплатоник и христианин. В своем сочинении Contra Proclum (ок. 529 года н. э.) он переопределяет классическое понятие материи, отвергая универсальную бескачественную первоматерию неоплатоников. В начале статьи дается краткое историческое введение, необходимое для постановки проблемы. Затем осуществляется синтетический разбор нескольких релевантных указанной теме работ: отечественной статьи М.Н. Варламовой (2017) и зарубежных (немецких, английских, голландских, французских) монографий: Михаэля Вольфа (1971), Ричарда Сорабджи (1988), Кристиана Вильдберга (1988), Жанны де Грут (1991) Франса де Хааса (1997), Пантелиса Голициса (2008) и Паскаля Мюллер-Журдана (2011). Тем самым охватывается вся существующая история исследований вопроса о материи у Иоанна Филопона. Особое внимание автор отводит подробному описанию сложившихся научных дискуссий, связанных с этим вопросом: позициям исследователей, их подходам и перспективам.  При этом проблема филопоновской материи оказывается представленной в тесной связи со многими сопутствующими исследовательскими рубриками в истории позднеантичной философии (онтологический статус видового отличия, рецепция аристотелевского учения о категориях, размежевание александрийской и афинской неоплатонических традиций и т.д.). В заключении статьи подведен общий краткий итог, указаны наиболее важные дискуссии, связанные с темой материи у Филопона, и дана авторская оценка их актуального состоянию.

Эта статья написана как ответ на опубликованную ранее («Идеи и идеалы», 2018, № 3 (37), т. 1) статью С.Ю. Коломийцева «О нефальсифицируемых научных положениях и идеях». Автор, разделяя ряд положений указанной статьи, полемизирует с некоторыми ее позициями – в первую очередь с тезисом о том, что критерий фальсифицируемости неоправданно сужает сферу знания, идентифицируемого с его помощью как научное, и что существенный пласт знаний, не отвечающих критерию фальсифицируемости, может и должен признаваться научным. По мнению автора настоящей статьи, при применении данного критерия необходимо учитывать, что требуемая фальсифицируемость знания является потенциальной, т.е. фальсификация не обязательно должна быть реально доступна на данном этапе развития науки. Утверждается, что этот критерий предназначен для решения проблемы демаркации науки и знания, лежащего за ее пределами, и может быть менее эффективным в других, хотя и смежных, познавательных ситуациях. Автор считает, что квалификация концепции как вненаучной не означает ее однозначной неприемлемости или ошибочности, поскольку, с точки зрения современной гносеологической парадигмы, в других видах познания тоже может создаваться достоверное и полезное знание. В статье обсуждается тезис С.Ю. Коломийцева о том, что некоторые фундаментальные идеи (например, идея атома) при их выдвижении не могли быть реально фальсифицированными, но уже были научными. Обосновывается альтернативная оценка: эти идеи изначально были истинными, поскольку соответствовали объективной действительности, но при этом не были научными, поскольку не могли разрабатываться средствами научного познания. Утверждается, что реальность некоторого объекта не означает, что все суждения о нем автоматически попадают в разряд научных. Метафизика – тоже учение о действительности, хотя, как правило, более глубокой, чем непосредственно наблюдаемая реальность. Таким образом, аргументы, направленные на ограничение критерия фальсифицируемости, на самом деле могут быть отнесены к попыткам его расширения на круг задач, для решения которых он изначально не предназначался. Одним из нормативных направлений применения критерия фальсифицируемости является демаркация науки и околонаучного знания. Указывается, что признаком околонаучного знания является «встроенная» защита от фальсификации, характерные приемы которой показаны в статье.

В статье анализируется прагматическая концепция истины в аналитической философии. Акцентируются ее основные идеи: общность мыслей, практическая применимость. В работе представлены основные идеи представителей прагматической концепции истины: Дж. Остина, П. Грайса, П. Стросона. Прагматическая концепция истины является одной из основных в аналитической философии языка. Она характеризуется идеями практичности и востребованности знания, определяемостью истины человеком. В этой концепции истинной идеей является та, которая решает определенные вопросы, а ложной выступает практически неосуществимая идея. В работе доказывается гипотеза, что именно прагматическая концепция формирования истинного значения является наиболее приемлемой для его понимания и развития. Также утверждается, что стремление к единству мыслей и их практическая применимость являются главными и востребованными идеями в процессе формирования, понимания и употребления значения.Представлена идея о том, что прагматическая концепция истинного знания направлена на решение вопросов коммуникации, речевого общения, установления диалога между собеседниками. В отличие от нее корреспондентная и когерентная концепции истины характеризуются строгим соответствием понятия предмету, а также четким соотношением между собой понятий в предложении. В работе доказывается, что именно прагматическая концепция дает возможность для формирования, интерпретации и реализации значения в общении, предоставляя тем самым индивидуальную возможность для использования собственных идей и стремлений. Здесь нужно отметить, что корреспондентная либо когерентная концепции представляют модель, в которой выражен образец описания и характеристики материального мира. Таким образом, модель идеального языка, выражая строгую схему восприятия, интерпретации и понимания действительности, ограничивает человеку возможности для индивидуального понимания и реализации сформулированных идей. В статье рассматривается вопрос о несостоятельности корреспондентной и когерентной концепций истины, поскольку они не предоставляют возможности для рассуждений, для самостоятельного поиска истины каждым из нас и для развития речевого общения. Также утверждается, что именно идеи прагматической концепции истины –общность идей, стремление к передаче знаний друг другу, реализуемость идей –выступают основой коммуникации и являются главными в развитии речевого общения. В настоящем исследовании использованы герменевтический, аналитический и прагматический методы.