Идеи и Идеалы

В статье анализируется возможное направление преодоления ограничений существующих теорий современности в объяснении новейших тенденций трансформации общества. Эти теории, по мнению автора, отражают уже уходящий очередной этап постиндустриального развития. Автор полагает, что перспективой объяснения стремительно меняющегося социального мира и инструментом его прогнозирования может стать концепция информационного резонанса в социальных структурах. Автор обращает внимание на возрастание решающей роли информации в трансформации всех сторон социальной жизни. Но эта роль остается недооцененной в конструировании адекватных моделей современности, и особенно в прогнозировании последствий для социальной жизни бурно развивающихся информационных технологий. Анализ и прогнозирование социальных и антропологических последствий очередного этапа информационно-компьютерной и четвертой промышленной революций не успевает за интенсивностью технологических нововведений и за исследованиями динамики и форм технико-технологических изменений. Преодолению этого отставания может, по мнению автора, способствовать разработка концепции информационного резонанса в социальных структурах. В статье формулируются исходные положения этой концепции. При этом автор опирается на опыт междисциплинарных исследований, описывающих резонансные, волновые и синергетические процессы. Дается характеристика типичных проявлений резонансно-волновых процессов в социальных структурах и их последствий. Автор высказывает предположение и формулирует аргументы, подтверждающие, что «информационный взрыв» и информационные перегрузки трансформируют социальные структуры, затрагивая прежде всего элементарную систему социума – социальное взаимодействие. В статье утверждается, что с «клеткой» социальной системы происходят процессы, схожие с мутациями, исследуемыми в цитогенетике. По мнению автора, взаимное подобие этих процессов позволяет применительно к социальной структуре и структуре социального взаимодействия строить объяснительную модель по аналогии, переходя на уровень междисциплинарного, а затем трансдисциплинарного сближения и синтеза понятийного аппарата. На этом уровне конструируется новый теоретический объект – мутация клетки социальной системы, и предлагается концепт цитосоциологии как перспектива развития трансдисциплинарной методологии.

В статье доказывается необходимость междисциплинарного подхода к исследованию социальной реальности. Различные отрасли социального знания сосредотачивались на выявлении законов социального саморазвития и рационального действия. И сам внешний мир, и социологическая система знаний о нем носят плюралистический характер. Ответы на вопрос «Что такое современное общество?» весьма различны. Сегодня появляется и виртуальное социальное взаимодействие. Сети стали ареной борьбы за внимание целевых аудиторий, а сетевые структуры – структурами неравенства. Все явления действительности имеют определенные социальные проекции. Особое внимание обращено на учет социальных проекций таких направлений реальной действительности, как история, география, пространство, время, и появление таких качественных подходов в социологических исследованиях, как темпоральность, пространственность и контекстуальность. Социальная история – это история человеческих отношений. Социальная география – это география самого пространства взаимодействия людей, определяющая выбор тех или иных занятий и образа жизни людей. И социальная история, и социальная география становятся непосредственными феноменами социологической теории и социальной практики. Показано возрастание значения организации жизни людей, ее регионализация в связи с усилением потребности в управлении этими процессами. Доминирующими характеристиками того или иного регионального пространства являются условия жизни и экологические условия.  Данные характеристики дифференцируются как в разных странах, так и в пределах отдельной страны. Их различия объясняют непрекращающуюся миграцию населения из наименее благополучных регионов в более благополучные. Для России особенно важны внутристрановые различия, действующие в течении длительного времени. Социальное управление представлено как особый тип социального взаимодействия, направленного на повышение качества жизни населения в различных региональных средах. Показаны «масштабы» доминирующих характеристик качества жизни в межстрановых исследованиях и в региональных исследованиях в пределах отдельной страны. Оценка возможностей человеческого развития страны без оценки некоторой уязвимости отдельных ее регионов в силу географических и исторических условий всегда будет неполной.

В работе исследуется трансформация понятийно-концептуального аппарата современных социальных наук, характеризующаяся сдвигом от социально-проблемного к риско-прогнозному анализу социальных трансформаций. Показано, что данные концептуальные, теоретические изменения обусловлены внутренней логикой развития социологии, постепенно перешедшей в анализе социальных явлений от изучения неблагоприятных эффектов социальных изменений и симптомов социальных отклонений к причинам, порождающим социально-проблемные ситуации. Подход, основанный на личной ответственности «проблемных» индивидов и социальных групп за свое исключение из нормальной социальной жизни, сформировался в рамках социальной психологии и задается медико-криминологической моделью, утверждающей существование «универсальных критериев нормальности» и, соответственно, стандартов поведения. В рамках этого подхода, особо отчетливо проявившегося в социал-дарвинизме, основной фокус проблемно-ориентированных исследований сосредоточен на внешних симптомах социальных недугов (сформировавшихся проблемных ситуациях) и «отклоняющемся поведении» отдельных индивидов и социальных групп или факторах их неудачной социализации, трактуемых как источник социальных проблем. Теоретический и практический анализ показывают оправданность и логичность современного поворота в понимании социальных проблем, который характеризуется сдвигом фокуса исследований на институционально-системный уровень, генерирующий условия для воспроизводства социальных отклонений и деприваций. Анализ рисков в сугубо социологической перспективе напрямую, на наш взгляд, перенимает эстафету развития проблемно-ориентированных исследований в социальных науках. Современная социология рисков сформировалась в рамках критической рефлексии над идеями У. Бека (понимавшего риск как рациональную стратегию преобразования неопределенности в определенность) и представлена социокультурным, конструктивистским, неоинституциональным, управленческим подходами. Объединяет их то, что риски трактуются как продукты социальных взаимодействий, которые глубоко погружены в социальные структуры, зависимы от внешнего контекста и условий формирования субъективных представлений о рисках, а степень подверженности рискам различных социальных групп определяется их местом в социальной иерархии общества. Критическое направление в теории рисков, сфокусированное на проблеме взаимосвязи рисков и системно-институционального устройства общества, особо подчеркивает диспропорциональную уязвимость к рискам различных социальных групп, основывающуюся на социально-структурном неравенстве, а также несовершенство организационных структур, создаваемых для минимизации рисков, и обусловленную их большей приспособленностью к сложившемуся институциональному дизайну системы, чем к вызовам, с которыми они сталкиваются в силу специфики своей деятельности.

Американский социотехник Сол Алинский (1909-1972) получил известность в США и за их пределами как идеолог, практик, тренер и создатель профессии по соорганизации людей для совместных действий. У него тысячи учеников и последователей, включая бывшего американского президента Барака Обаму и членов его администрации. Технология соорганизации Алинского применяется сейчас политическими лидерами практически всех идеологических ориентаций. Книги Алинского стали настольными для людей этой новой профессии, однако они до сих пор не известны в России. Публикуемый материал – перевод интервью с Алинским, взятым журналом Playboy в 1972 г., после того, как его книга «Правила для радикалов» стала бестселлером номер один.  Корреспондент Эрик Норден расспрашивает Алинского об истории социальных экспериментов, основных правилах и техниках соорганизации людей, о профессиональных планах Алинского на ближайшее будущее.

В статье исследуется связь современной нарративистской философии истории и гносеологии Иммануила Канта. Они схожи в том, что обращают внимание не на реальность саму по себе, а на способы познания реальности. И нарративизм, и кантианство утверждают, что реальность в той или иной мере творится сознанием. По Канту, сознание человека «творит» объект с помощью априорных форм знания. Такие теоретики нарратива, как Хейден Уайт, Франк Анкерсмит, Поль Рикёр утверждают, что нарратив представляет собой продукт активности сознания. Нарративность привносит в материал нарративную структуру и завершенность. Таким образом, нарративность в чём-то похожа на априорные формы знания кантианской философии. Целостность – один из главных атрибутов нарратива. Его аналог – целостность объекта опыта как категория рассудка в «Критике чистого разума». Целостность нарратива производна от интриги как объединяющего фактора. Один из аспектов целостности нарратива – самотождественность персонажа. Для исторического нарратива целостность персонажа часто является проблемой, так как государство не обладает такой степенью внутреннего единства, как личность. И Кант, и нарративисты ставят вопрос о соотношении реальности, существующей в сознании, и реальности вне сознания. В отличие от концепции Канта, в философии исторического нарратива исходный материал не столь непознаваем, как кантовский «ноумен»: это уровень исторических источников и хроник. В результате в нарративизме возможен взгляд на нарративность как на искажающий фактор, что невозможно для априорных форм знания в кантианстве. Так, с точки зрения Х. Уайта, одна модель трактовки реальности становится господствующей в историческом нарративе, подавляя другие смысловые линии. Статья опирается на философские концепции аналитической философии (Артур Данто), философской герменевтики (Поль Рикёр) и постструктурализма (Хейден Уайт, Франк Анкерсмит, Кит Дженкинс, Алан Манзлоу), а также на классическую и постклассическую нарратологию (Цветан Тодоров, Сеймур Четмэн, Вольф Шмид).

В статье рассматривается проблема ценностей как наиболее актуальная в системе культурно-социальных исследований современности, проблема, интегрирующая в себе различные стороны взаимодействия человека с окружающим миром. Ценность предстает как динамическое явление, имеющее объект-субъектную природу, формирующееся в обществе и существующее в нём в качестве центрального звена духовной культуры, системообразующего начала человеческой деятельности. Отмечается, что ценность как социальный феномен не может иметь абсолютного конечного выражения, что приводит к множественности его определений. Выделяются основные элементы структуры ценности: цель, оценки, значимости, идеалы и нормы, возникновение которых связано с витальной деятельностью человека и общества, а также с выявлением смысловой стороны понятия. Обращается внимание на дихотомию ценности, несущую в себе осмысление мира как источника ценностей и обнаружение отношения к нему как выявление ценностей самого источника. Также выявляется двойственность ценностных ориентаций, несущих в себе, с одной стороны, внутренние, терминологически повторяющиеся смыслы, с другой – различие в понимании и практической реализации этих смыслов. Названное противоречие в осмыслении и утверждении ценностей в реальной действительности позволяет апеллировать к ценностному началу в любого рода социальных противостояниях, что используется в информационных, гибридных и иных «бескровных» войнах современности. Особое место в обществе занимают его вооруженные силы, которые осуществляют специфический тип деятельности, прямо зависящий от государства, регламентирующего всю систему отношений каждого их представителя в ситуациях любой степени сложности и в условиях любого типа конфликтности. Такая деятельность предполагает не только высокий профессионализм, выучку, но и устойчивую систему ценностей, которая одна лишь может ложиться в основе каждого поступка, являющегося одновременно осуществлением норм, идеалов и ценностей субъективного характера и выражением государственных целей. Следовательно, в современном мире категория ценности оказывается на передовой линии мировоззрения, она представляет собой центральный фактор практически во всех формах деятельности, формируя духовную культуру общества, каждой социальной группы и человека.

Одним из основных вопросов философии науки с конца XX в. является проблема демаркации – отделения научного знания от метафизического. Для решения этого вопроса в рамках неопозитивизма был предложен критерий верифицируемости, согласно которому научное знание должно быть подтверждаемым опытным путем. Критика данного критерия в рамках постпозитивизма привела к формулированию критерия фальсифицируемости, согласно которому научная теория должна иметь возможность её практического опровержения. В статье приводится мысленный технический эксперимент и примеры из области истории естественных наук, которые не удовлетворяют критерию фальсифицируемости и, следовательно, должны быть объявлены метафизическими, однако такими не являются. Например, такими метафизическими понятиями ранее являлись понятия атома, электрона и «электрической материи» в физике и химии, понятия инфекции и гена в биологии. Такие ситуации возникают, когда за явлением скрывается какая-то действительно существующая глубинная причина, которая, однако, на данный момент не может быть обнаружена. Даже если эта причина является реальной, а понятие, её описывающее, впоследствии может обрести статус научного, то на данный момент они оба имеют метафизический статус. Таким образом, получается, что ни критерий верифицируемости, ни критерий фальсифицируемости не позволяют однозначно произвести демаркацию научного знания. Если критерий верифицируемости неоправданно расширяет круг научных теорий, включая в него ненаучные (например, теория «все розы красные», или «на море буря, потому что Нептун гневается»), то критерий фальсифицируемости, наоборот, сужает круг научных теорий, отвергая некоторые неопровержимые научные теории и положения, не удовлетворяющие ему. Сделан вывод, что ни критерий верифицируемости, ни критерий фальсифицируемости не могут однозначно отделить научное знание от метафизического.

В настоящей работе предпринимается попытка уточняющего рассмотрения скептической «диалектической стратегии», популярной среди современных историков философии, в отношении скепсиса Секста Эмпирика. Ключевые принципы стратегии состоят в принятии посылок оппонентов и использовании их против них самих. Мы предпринимаем анализ конкретного функционирования стратегии (в частности, на основе работ Р.Ла Салы), рассматривая 1) нормативные предпосылки, заимствуемые скептиками у догматиков, а также 2) конкретные способы их применения, влияющие на структуру трактатов Секста и последовательность аргументации. Нормативные посылки, используемые Секстом, касаются логических правил, правил обоснования (доказательства) и понимания вещей как они существуют «по природе», независимо от познающих агентов. Секст использует правила логики для построения корректных с точки зрения догматиков рассуждений, в частности применяя метод деления (диерезы) для выделения возможных вариантов мышления определенной проблемы, а также правила вывода. Далее рассматриваются посылки, касающиеся вещей «по природе», согласно которым вещи нужно мыслить как самотождественные, неизменные и поэтому не допускающие разногласия. Исходя из данной посылки, Секст показывает всё многообразие разногласий по каждому вопросу (тропы Энесидема) и констатирует, что познание не имеет места. В отношении правил обоснования Секст применяет тропы Агриппы и констатирует, что согласно понятиям догматиков ни одно доказательство истины не существует, поскольку нарушаются те или иные правила. В отношении метода, способа применения посылок догматиков против них самих мы рассматриваем логику повествования и аргументации Секста, показывая зависимость структуры трактатов от догматических теорий. В своих частных рассуждениях Секст использует метод разрушения оснований (sumperigra>fein), при котором он последовательно выдвигает аргументы против наиболее общих понятий и после демонстрации их несостоятельности переходит к критике зависимых, подчиненных понятий. Тем самым он последовательно разрушает наиболее общие основания, понятия догматических теорий и движется к частным.

В статье анализируются этапы формирования общей лексики в период с IX-VIII до V-IV вв. до н.э. в античной Греции. В качестве исходного материала берутся космогонии периода упорядочивания мифологических представлений в египетской, финикийской и собственно греческой культурах. Рассматривается взаимодействие базовых метафор, позволяющих это упорядочивание осуществить – метафоры генеалогической (рождения и смены поколений) и метафоры ремесленника-демиурга. Исследуется формирование законодательного пространства, которое позволило сделать первые рефлективные шаги по отношению к мифологическому мышлению. Эти шаги осуществляются вначале в пределах традиционных мифологических образов. Важнейшим этапом движения к общим понятиям становится появление в ранних философских системах искусственных слов: «апейрон», «бытие», «логос», «природа», которые начинают упорядочиваться по отношению друг к другу. Параллельно персонифицированным мифологическим концептам постепенно выстраиваются и упорядочиваются понятия отвлеченные, позволяющие обобщать мифологические представления и представлять их в абстрактном виде. На следующем этапе принципиальную роль приобретает деятельность софистов, внимание которых направлено на языковую игру с общими понятиями, причем их содержание начинает терять референцию с внешним миром. Язык открывается в качестве самостоятельной системы, и это составляет содержание третьего этапа рефлективной деятельности. Попытка Сократа уйти от релятивизма и вернуть содержание общим понятиям приводит к переворачиванию отношения имен к реальности, когда оказывается, что именно общие понятия, заключенные в душе, предустанавливают понимание мира. Реализуя эту установку, Платон и Аристотель превращают работу с понятиями в отдельную сферу деятельности, создавая диалектику и логику, которые лежат в основе методологии размышлений и исследований в разных сферах интеллектуальной деятельности.

В статье рассмотрено явление многоязычия и его наиболее распространенного варианта – билингвизма – с лингвистической и философской точек зрения. Многоязычие, являющееся одним из следствий взаимодействия этносов, имеет давнюю историю. В настоящее время более половины населения Земли являются мультилингвами, то есть используют в повседневной жизни два и более языков. Происходящие в связи с этим изменения в культуре и в мышлении требуют как специализированного, так и философского осмысления. В статье дан анализ мнений различных исследователей языка и языковой способности, включая лингвистов и психологов, относительно природы билингвизма и показано, что критерии оценки степени владения языком, позволяющей говорить о билингвизме, выбираются разными исследователями по-разному. Одни из них считают билингвизмом минимальную компетенцию в одном из основных языковых умений – слушать, говорить, читать или писать, другие же поддерживают представление о билингвизме как умении свободно оперировать двумя различными языками. Опираясь в основном на идеи, высказанные представителями логического направления философии в ХХ веке, автор статьи делает попытку предложить философское объяснение механизма, позволяющего билингвам свободно переключаться с одного языка на другой. Ключевой философской идеей для выработки представлений о билингвизме является концепция мыслеформирующей функции языка, в рамках которой язык рассматривается не только как средство выражения и передачи мысли, но и как единственно возможная форма возникновения самой мысли. Основной языковой формой, в которой происходит мышление, является предложение, поскольку именно посредством предложений устанавливаются соотношения и связи между объектами мыслимого мира. Следовательно, критерий билингвизма следует искать не в способности говорить на другом языке как таковой, а в способности порождать мысли на данном языке; критерием же способности мыслить на языке является умение формулировать предложения непосредственно на данном языке.

В статье исследуется взаимосвязь криптотипии и частотности на примере широких контекстов из англоязычной прессы, посвященной искусственному интеллекту. Изучается взаимосвязь классических правил и устоев речи с новыми течениями в речи, которые возникают под влиянием изменений в обществе. Автор исследует проблему на основании анализа британской и американской прессы, принимая во внимание как современные публикации, так и те, что были опубликованы десятилетие назад. В ходе исследования автор обращает внимание на связь криптотипии с частотностью на примере публикаций об искусственном интеллекте, который прочно вошел в жизнь современного общества. В результате проведённого анализа публикаций по данной тематике автор приходит к выводу, что существующие правила речи не противоречат новым явлениям, а наоборот, выступают основой для создания новых слов и предложений, которые могут удовлетворять потребности современного языка.То есть, нарушение классических канонов при построении предложений с использованием новых слов или при повествовании о чем-то новом не является лингвистической ошибкой, а свидетельствует об эволюции языка, который вынужден подстраиваться под современные требования. Анализ частотности использования криптотипа пространственных отношений, выражаемого с помощью указательных местоимений this/these–that/those указывает на преимущественное выражение идеи приближенности в английском языке в подобных конструкциях. Автор статьи отмечает, что говорящий или пишущий подсознательно строит предложение с использованием тех местоимений, которые кажутся ему уместными в данной конкретной ситуации. В таком явлении прослеживается идея криптотипов, так как говорящий демонстрирует свое отношение к искусственному интеллекту как к чему-то отдаленному, несмотря на то, что в пространственном понимании объект находится в непосредственной близости к нему. Актуальность данного исследования состоит в том, что сегодня английский язык постоянно дополняется новыми словами, терминами, понятиями и языковыми конструкциями. Из-за этого постепенно меняются классические устои и правила, что свидетельствует о тесной связи языка с его носителями.

На круглом столе обсуждался широкий круг вопросов, связанных с историей ВЛКСМ, с историческим изменением задач и структуры комсомольской организации. В процессе разговора были продемонстрированы разные позиции и подходы, принципиально различные оценки деятельности комсомола. Говорилось о роли молодежи в жизни государства и о том, как вообще оценивать исторические события, о непредсказуемости нашей истории.

В статье рассматриваются вопросы историографии завершающего периода деятельности ВЛКСМ и правовые аспекты его самороспуска в 1991 г. На уровне постановки проблемы анализируются некоторые факты и условия кризисных явлений в комсомоле в это переломное время. Комсомол рассматривается как часть политической системы советского общества, а его кризис – в контексте системного кризиса, затронувшего все партийно-государственные структуры. Автор отмечает, что в новейшем периоде отечественной истории вопросы, касающиеся причин и обстоятельств кризиса и последующего роспуска комсомола, в научных публикациях практически не рассматривались. О причинах и правовых основаниях самороспуска ВЛКСМ за четверть века не издано ни одной книги. При библиографическом и источниковедческом анализе исследовательских работ по юридическим наукам отмечается, что роль комсомола рассматривалась в лучшем случае фрагментарно. В то же время фиксировался интерес к проблеме как со стороны иностранных исследователей, так и представителей российской молодежи. Отмечено, что совсем не исследован субъективный фактор, который обусловил решение Бюро ЦК ВЛКСМ и ХХII чрезвычайного съезда комсомола о завершении деятельности Всесоюзной организации. В 1990 - 1991 годах до распада Союза все в обществе, в том числе и ВЛКСМ, выступали за разработку и осуществление сильной государственной молодежной политики на общесоюзном и региональном уровнях, но в силу обострения кризисных явлений во власти и обществе этим дело ограничилось. О том, как и при каких обстоятельствах руководители ЦК ВЛКСМ и региональных организаций комсомола отреклись от вверенной им молодежи, до сих пор нет не только серьезных аналитических публикаций, но и конкретной информации на уровне обыденного сознания.