Идеи и Идеалы

Статья посвящена анализу динамики лояльности национальных элит по отношению к центральной власти в позднем СССР. Анализируются условия перехода представителей советского партийно-государственного аппарата в ряды оппозиции. Исследование проводится на материале сопоставления контрастных случаев: советских элит Латвии и Казахстана в их взаимоотношении с союзным центром и местным населения. Данные случаи, несмотря на, казалось бы, очевидные культурные и исторические различия, сходны друг с другом по некоторым существенным социально-демографическим, экономическим и культурным параметрам, но демонстрируют различный уровень лояльности элит и населения по отношению к центру – относительно низкую в случае Латвии, относительно высокую – в случае Казахстана. 

Динамика лояльности латышской советской элиты (от относительно высокой к относительно низкой в конце 1980-х – начале 1990-х гг.) была обусловлена успехами протестного движения, в том числе, и в силовом противостоянии с его противниками («Дни баррикад» в январе 1991 г.). Широкую социальную поддержку протестного движения обеспечила антимиграционная идеологическая альтернатива официальной интернационалистской доктрине, обладающая высокой привлекательностью для самых разных социальных и этнических групп населения Латвии.

Относительно высокая степень лояльности национальных советских элит Казахстана союзному центру вплоть до распада СССР объясняется эффективным подавлением протестных выступлений в декабре 1986 г., что послужило поводом для инициированных Москвой чисток национального партийно-государственного аппарата республики. Относительно низкая поддержка протестного движения объясняется отсутствием объединяющей идеологической альтернативы, а также восприятием местным населением протестных акций, социальной базой которых была преимущественно студенческая молодежь, в логике бытовых территориально-этнических конфликтов.

Цель статьи – обращение к основаниям происхождения и формирования аксиологического содержания хронотопологической (пространственно-временной) структуры человеческой жизни. Объектом исследования выступают человек и культура рубежа XX–XXI вв. (от последней трети ХХ до первой четверти XXI в.). Теоретическое и методологическое основание объединяет в себе ряд подходов, характерных для социально-гуманитарных наук: культурцентристскую научную исследовательскую программу, направленную на понимание сложного предмета социально-гуманитарной проблематики и позволяющую раскрыть и описать его уникальные, индивидуально выраженные свойства; реляционистское понимание природы времени и пространства, согласно которому они существуют только во взаимной связи с сущим и, следовательно, в неразрывном единстве с человеком; диалектико-процессуальную модель, в рамках которой мироздание представляет собой целостный органичный эволюционирующий процесс, все структурные элементы которого диалектически взаимосвязаны; хронотопологическую теорию А.А. Ухтомского и М.М. Бахтина, утверждающую имманентное единство времени и пространства. Всё отмеченное позволяет в рамках представленного исследования интерпретировать пространство и время в качестве сложноструктурированной эволюционирующей многоуровневой хронотопологической организации, имманентной человеку. Человеческая жизнь предстает временно́й составляющей хронотопологической структуры, а пространственной осью последней выступают локус (место) человеческого бытия и окружающий человека мир. Ценностное содержание человеческих пространства и времени возникает и получает свое развитие согласно их реляционной природе, в силу их неразрывной диалектической взаимосвязи с человеческим существованием. Эволюция пространства и времени неотрывна от эволюции самого человека, является неотъемлемой компонентой его жизненного пути, который предстает как личностное, эстетическое и ценностное освоение, проживание и переживание окружающего мира, экзистенциально и этически определенная коммуникация с ним. Формируясь и эволюционируя вместе с человеком, время и пространство не только выступают акциденциями и модусами его бытия, но становятся его ценностно структурированным жизненным миром, взаимосвязанным с социальной и культурной сферами.

Профиль, содержащий персональные данные пользователя, представляет собой как личное, так и публичное пространство социальной сети. В связи с этим возникает проблема разграничения приватного и публичного в рамках данной виртуальной территории. В статье предпринимается попытка ответить на вопросы, где проходят границы приватности в пространстве социальной сети, и кто на самом деле является владельцем личной информации, размещенной в профиле. Обозначенная проблема рассматривается сквозь призму теории управления приватностью в коммуникации (Communication Privacy Management) Сандры Петронио – одной из популярных в зарубежной литературе в настоящее время теорий, применяемых для изучения приватности в онлайн-среде. При помощи понятийного аппарата данной теории на примере социальной сети «ВКонтакте» рассматриваются особенности управления приватностью на личной странице пользователя (в коммуникации «один-ко-многим»). Отмечается, что для социальных сетей характерны: присутствие администрации сети в качестве совладельца данных (отсутствие у пользователя возможности быть единственным владельцем своей личной информации); сложности с обсуждением правил владения информацией с другими участниками; наличие феноменов «онлайн-друзья» и «воображаемая аудитория», затрудняющих осознание пользователем состава своей реальной аудитории и проведение наиболее верных границ приватности. Также показано, что социальная сеть содержит лишь весьма условные коллективные границы приватности (если вообще можно говорить о какой-либо приватности в сети). Всё, что пользователь размещает в профиле социальной сети, выходит за пределы его личной границы приватности в зону коллективной собственности и мало поддается контролю. В дальнейших теоретических исследованиях процесса управления приватностью личных данных в профиле социальной сети следует критически рассмотреть понятие коллективной приватности в цифровом пространстве, а также определить права собственности первоначального владельца в случае, если информация становится общеизвестной.

Эта статья является третьей и последней в цикле, посвященном пoявлению в США новой политической элиты, элиты меньшинств. В предыдущих статьях был проанализирован механизм ее появления, а также ее идеология, цели, программа и ценности. Черное движение, как наиболее соорганизованное из всех протестных движений, входит в конечную фазу своего развития, занимаясь расстановкой своих предстaвителей в государственных органах власти, политических партиях и других социальных институтах. Женское движение в последнее время оказалось захваченным этническими движениями, в первую очередь черным, и превратилось в его передовой отряд. Данная статья описывает новые социальные лифты для продвижения представителей меньшинств в коридоры власти. Продвижение в высшие органы власти людей своей групповой идентичности – расы, пола, национальности – стало преобладающим критерием при подборе кадров. В ходе избирательной кампании 2020 г. сложился новый механизм продвижения меньшинств во все ветви власти. Он основан на многочисленных по форме и количеству нарушениях местного и федерального избирательного законодательства. Механизм давления меньшинств на избирательную систему США проанализирован на примере штата Джорджия и деятельности активистки Стейси Абрамс. Описана стратегия Абрамс по созданию сети общественных организаций, которые сосредоточены на одной миссии – изменить политическую окраску штата на выборах. Эти организации зачастую действовали в обход существующих законов, в результате чего Джорджия стала рекордсменом по количеству нарушений на выборах и поданных судебных исков. Показывается, что борьба Абрамс с избирательными законами в судах своего штата основывается на политическом мифе о подавлении голосов избирателей из меньшинств (voter suppression). Автор выделяет ряд общих характеристик новой элиты. Элита меньшинств не ищет социального примирения и преодоления расового конфликта, а наоборот, прикладывает усилия к разжиганию вражды, к привлечению государства на свою сторону и увеличению его роли в утверждении «социальной справедливости» через назначение расовых квот и ущемление прав тех социальных слоев, которые она назначила носителями систематического расизма в обществе. По мере увеличения размеров цветной элиты и усиления роли государства в регулировании расовых конфликтов происходит постепенное огосуда́рствление движения меньшинств. Оно перестает быть подлинным (grassroots) социальным движением и превращается в «искусственую травку» (astroturfing).

Данная статья является второй в цикле, посвященном появлению в США новой элиты, названной элитой меньшинств. В предыдущей статье высказывается гипотеза, что происходит не столько пополнение или эволюция старой элиты, сколько появление новой, выращенной на базе Программы позитивных действий, культуре «разбуженного капитализма» (woke capitalism) и протестных движений меньшинств.  Процесс смены элиты интенсифицировался летом 2020 г. на волне протестной активности Black Lives Matter, совпавшей с выборами во все ветви власти. Новая элита нуждается в создании собственной версии американской истории и своей освободительной миссии. Идеологическая парадигма черного движения включает несколько социальных доктрин: «Проект 1619», критическая теория рас, освобождение черных (Black liberation), теории белой привилегии, белого превосходства и антирасизма. «Проект 1619» наглядно демонстрирует, как новая элита понимает прошлое, настоящее и будущее США и свое место в нем. Цель проекта состоит в переосмыслении американской истории: он помещает рабство и систематический расизм в самый центр истории США и, тем самым, отрицает те основы, на которых базируется «американский проект». Рассматривается содержание «Проекта 1619», а также основные положения профессиональной критики этого проекта. В статье разбираются принципиальные фактические ошибки в изложении истории, анализе и интерпретации экономических данных в «Проекте 1619», включая те, что были некритически заимствованы из направления «Новая история капитализма». Анализируется доктрина антирасизма. «Проект 1619» рассматривается в статье как социо-инженерный проект, включающий различные программы: учебные программы для колледжей и школ, подкасты для радио, сериалы и фильмы, интервью и выступления в университетах, выставки, публикации в прессе, идеологические темники для выборов и тренинги для организаций и общественных движений. Беспрецедентные объемы финансирования и скорость внедрения новой версии американской истории во все сферы общества без ее профессиональной оценки свидетельствуют о том, что эта масштабная акция готовилась заранее. Анализ проекта продемонстрировал низкий уровень доказательности задуманного в нем пересмотра истории. Показано, что научные исследования не сочетаются с идеологическими задачами, так как идеология неизбежно приводит к подгонке доказательств под заданный ответ, к снижению уровня применяемого научного аппарата и к упрощению сделанных выводов. Отмечено, что критика проекта была услышана только в академической среде, но не попала в СМИ. Одно из самых серьезных последствий «Проекта 1619» состоит в создании новой мифологии, вытесняющей из общественного сознания версию американской истории, основанную на Декларации независимости, Конституции и доказанных исторических фактах. Показано, что черному движению, пусть и временно, удалось навязать общественному мнению свой нарратив и создать обоснование для продвижения его предстaвителей во власть и получения новых привилегий.

Автор показывает, что злоупотребление правом – одна из самых сложных проблем в юридической науке. Утверждается, что для ее исследования требуется использование широкого спектра методов познания, как общенаучных, так и частноправовых. Автором статьи произведен родовидовой анализ понятия «злоупотребление правом», раскрыта история его возникновения и развития. Однако особое внимание уделено дискуссии ученых о сущности злоупотребления правом, в которой, как в «многослойном пироге», наслаиваются друг на друга более узкие по своему предмету дискуссии. Отмечено, что при этом все они пронизаны единой целью – определить место и роль рассматриваемого феномена в современном правопорядке. Исторически первым возник спор о состоятельности самого понятия злоупотребления правом, вызванный сочетанием в нём двух антонимов: «право» и «злоупотребление». И он продолжается не одно столетие и имеет место как в отечественной цивилистике, так и в зарубежной правовой доктрине. Среди сторонников концепции злоупотребления правом также нет единого мнения: одни относят злоупотребление правом к разновидности правомерного поведения, другие называют его правонарушением. Эта проблема в настоящее время является наиболее сложной. И, наконец, имеются разногласия по поводу отраслевой принадлежности злоупотребления правом: носит ли данное понятие межотраслевой характер или присуще исключительно гражданской отрасли права? В результате сопоставления всех точек зрения автор в каждой из названных дискуссий аргументированно занимает ту или иную позицию. В результате формируется целостное понимание исследуемого явления.

В статье с методологических позиций анализируются взгляды «левых» и критика этих взглядов известным журналистом, писателем и аналитиком Юлией Латыниной. Приводятся возражения против Латыниной со стороны других журналистов и политологов: Андрея Лошака и Евгении Альбац. Автор не считает аргументы спорящих основательными и предпринимает собственный анализ. Он предлагает сжатую схему генезиса культуры модерна, начиная от кризиса Античности и Средних веков. Выделяются несколько предпосылок этой культуры: необходимость получить средства для ведения войны и одновременно установить порядок на подвластной территории, процессы реформации и контрреформации, перемещение центра власти с неба на землю. И как следствие –формирование нового смыслового проекта, становление новоевропейской личности, развитие экономики и городов, изобретение и становление государства, борьба граждан за свои права и идеалы. Обсуждаются и причины кризиса самой культуры модерна: значительно сложнее стала социальная жизнь (в результате она разошлась с исходными представлениям модерна). Были созданы технологии, позволившие использовать иначе, чем было задумано, государство, общество и право. Как следствие, возникла потребность в построении нового смыслового проекта культуры. Такой проект и был сформирован «левыми». Он содержит два основных принципа: социальная справедливость для всех и социалистическая организация (распределение, перераспределение, налогообложение, пособия, пенсии и др.) как способ реализации этих требований.  Кроме того, «левые» настаивают, что богатые должны делиться с остальными гражданами. Автор показывает, что «левые» мыслят в рамках созданного ими нового проекта культуры, и поэтому не приемлют критики в свой адрес. В заключении обсуждаются антропологические условия возможной будущей культуры. С одной стороны, именно культура и социальность обусловливают ценностные ориентации людей, с другой ‒ поскольку человек делает вклад в социальность, от его активности отчасти зависит возобладает ли добро над злом.

Статья анализирует появление в США нового политического класса, элиты, названной элитой меньшинств. В ряде опубликованных работ уже ставился вопрос о текущей революции и/или восстании меньшинств, однако не изучался вопрос, прямо связанный с ее немедленными последствиями. В первую очередь, вопрос о приходе нового высшего класса, его социальной конфигурации, идеологии, программе, этосе, ценностях и компетенции. Данная статья является первой в цикле, посвященном этой теме. Автор формулирует три взаимосвязанные предпосылки появления новой элиты: распространение программы позитивных действий (ППД) на все сферы общественной жизни и, прежде всего, на систему образования; феномен «разбуженного капитализма» (woke capitalism); многолетняя история протестных движений меньшинств. Некоторые эксперты принимают нынешние протесты за революцию. Автор утверждает обратное: протесты есть прямое следствие и один из этапов пошаговой революции. Ее корни лежат в многолетней подготовкe кадров революции и социальных технологий для нее, в создании финансовой, информационной и организационной инфраструктур протестных движений, в моральном поражении и сдаче интеллектуального класса. В США в течение десятилетий были соорганизованы сотни протестных движений разного масштаба и сформированы десятки профессиональных протестных организаций. Одна из них, «Жизнь черных имеет ценность» (Black Lives Matter – BLM), имеет свою программу, стратегию, тактики и солидный бюджет.  Главной целью организации является создание собственной властной элиты. Протестантская элита (WASP) управляла страной более двух столетий, но во второй половине ХХ века Гарвардский университет своим решением о повышении уровня приемных тестов породил новую, интеллектуальную элиту. Университеты Калифорнии и других штатов фактической отменой тестов для меньшинств приводят к власти новую социальную группу – бенефициаров ППД.  Черное движение уверенно входит в конечную фазу своего развития, занимаясь расстановкой своих предстaвителей в государственных органах власти, политических партиях и других социальных институтах. Идеологи политики идентичности, прежде всего расовой, присвоили себе позицию менторов и экспертов по вопросам социальной справедливости и соблюдения гражданских прав в обществе. К BLM присоединились другие протестные организации, среди которых лидируют организации социалистической ориентации. Эти организации фактически «перехватили» волну протестов и уже работают над социалистической программой действий администрации Байдена-Харрис, если они будут выбраны.

Политика памяти есть стратегия взаимодействия властных институтов и социальных групп в публичном пространстве по вопросам национальной истории. Образы социальной памяти используются акторами для создания нарративов – цельных, сюжетно законченных повествований о событиях прошлого. Социальные группы заявляют о своей идентичности и праве на собственные интерпретации исторических событий через создание нарративов. Столкновение альтернативных интерпретаций событий приводит к мнемическому конфликту, который есть отражение политической борьбы за право на память. Диалог и медиация – инструменты политики памяти. Логика такой политики предполагает примирение и солидарность всех социальных групп, переживших единую историческую судьбу, но обладающих дифференцированной социальной памятью. Люди помнят то, как эти события отразились на судьбах их семей.

Методология исследования политики памяти опирается на социокультурный и историко-сравнительный анализ, объединяет феноменологический и конструктивистский подходы. При анализе проблемы в статье использована теория полей притяжения П. Бурдье. Такая методологическая конструкция помогает изучить полевые структуры социальной памяти, специфику конструирования нарратива, возможности политического решения мнемических проблем нации. Политика памяти представлена как инструмент управления общественным сознанием в ментальных структурах общности. Она противоречива, идеологически обусловлена, предполагает столкновение или согласование альтернативных нарративов. Правом решения о приоритетной стратегии политики памяти обладают структуры власти, которые определяют правила игры на «поле памяти», артикулируя «официальные нарративы». Но влиянием на формирование стратегий политики памяти обладают любые социальные группы, представляющие «неофициальные» нарративы. Конструкция политики памяти основана на стратегиях – целенаправленных последовательных действиях, утверждающих в коллективном сознании версию общенациональной истории в качестве доминирующей. Стратегии воплощаются в вариативных сценариях– тактических мероприятиях ситуативного характера, определяющих ходы и расстановку действующих персонажей по реализации стратегий.

Авторами определены основные виды стратегий политики памяти: упрека (реализация «мученического нарратива»), забвения трагического прошлого (вытеснение из официальных нарративов фактов, противоречащих «героическим» интерпретациям), конфликта интерпретаций (противоречащие «официальные» и «неофициальные» нарративы), диалога (дискурс и согласование интерпретаций) с соответствующими сценариями развития политической ситуации – воспевания «исторического величия», замалчивания, покаяния, противоречивых нарративов, примирения и солидарности. Результатом анализа проблем социальной памяти в России являются теоретические конструкты противоборства нарративов с последующими вариантами сценарных решений, оформляющих стратегии политики памяти.

В статье насилие в своей символической форме рассматривается как продукт современного потребления и один из атрибутов массовой культуры. Несмотря на чрезвычайную актуальность проблемы насилия в кино и на телевидении, исследователи в области психологии, социологии и педагогики анализируют данный феномен с точки зрения воздействия сцен насилия на различные категории населения, выделяя возможную взаимосвязь между жестокостью на экране и в жизни. Настоящее исследование акцентирует внимание на социально-философском анализе потребления насилия современным человеком. В статье рассмотрены различные подходы к исследованию потребления, а также проводится анализ символической сущности этого феномена. Каким образом общество потребления связано с насилием? В чём особенность насилия как продукта потребления? Рассмотрение экранного насилия позволяет выделить основные причины, лежащие в основе демонстрации сцен жестокости в кино и на телевидении. По мнению известного американского режиссера Квентина Тарантино, насилие – один из кинематографических приемов. Если спрос рождает предложение, то чем обусловлен интерес зрителей к актам агрессии на экране? С формированием информационного общества связано появление новых технологий насилия, включенных в систему отношений «производитель – потребитель» посредством рекламы. Происходит демократизация насилия: оно теперь доступно не только корпорациям и государствам. Каждый человек может создать свою собственную реальность по своим потребностям и этическим стандартам. Глубокое рассмотрение данных вопросов позволит взглянуть на насилие как на элемент, включенный в систему символического потребления современного мира.