Память как матрица истории в концепции П. Рикёра
Аникина А.Б.
DOI: 10.17212/2075-0862-2021-13.2.2-351-368
УДК: 930.1; 165.413
Аннотация:

В статье с позиций философии П. Рикёра рассматривается проблема взаимоотношения истории и памяти как двух независимых форм обращения к прошлому. Ценность подхода Рикёра состоит в том, что эту проблему он разбирает на разных уровнях, начиная с сущности и механизмов работы обоих явлений. Анализ связи и соперничества истории с памятью позволяет по-новому взглянуть на проблему референциальности исторических текстов. Это позволяет сместить фокус с разрыва знака и референта на их необходимую взаимосвязь и способы ее установления. Отмечается, что на основе предложенной Рикёром феноменологии памяти возможно упорядочить различные формы обращения к прошлому. Как формы фиксации опыта, история и память несут основополагающую претензию на верность, несмотря на то, что в обоих случаях воспроизводимый образ прошлого является результатом работы воображения. Воображение может быть визирующим (позволяющим увидеть) или ирреализирующим (отсекающим от реальности), поэтому и память, и история нуждаются в способах удостоверения этой претензии на верность. Автор считает, что для памяти таким способом является узнавание, которое представляет собой субъективно переживаемое ощущение. Для истории это возможность непрерывного пересмотра своих построений в процессе, который Рикёр называет репрезентированием. Эти способы должны сохранять автономность, позволяя каждой из форм выполнять свою функцию. Для памяти это сохранение идентичности, непрерывности субъекта, а для истории – осуществление критической оценки и переустройства опыта, который постоянно обогащается новыми вызовами и новыми данными. Признание независимости памяти не позволяет одним субъектам узурпировать доступ к прошлому на основании того, что только они обладают верной памятью. История же за счет критических процедур выполняет корректирующую функцию и вносит в обращение к прошлому нацеленность на истину, вопреки субъективности памяти.

Славянофилы в ретроспективе евразийского дискурса
Лихоманов И.В.
DOI: 10.17212/2075-0862-2020-12.2.1-197-213
УДК: 930.1
Аннотация:

В статье на основе дискурсивного анализа рассматривается проблема взаимосвязи евразийского и славянофильского учений. В современной отечественной научной литературе широко распространено мнение о том, что евразийцы развивали философские взгляды ранних и поздних славянофилов. Автор статьи полагает, что это мнение ошибочно. Критики евразийства 20-30-х гг. прошлого века, среди которых было немало представителей русской религиозной философии, решительно отказывали евразийцам в праве называть себя продолжателями религиозно-философской традиции ранних славянофилов. Нет единодушного мнения по этому вопросу и у зарубежных исследователей. В значительной мере это обусловлено отсутствием четких критериев, по которым тот или иной комплекс идей может быть включен в евразийскую традицию или исключен из нее. Специфика евразийского учения выявляется только в поле самого евразийского дискурса. И только внутри этого поля решается проблема наличия или отсутствия идейной преемственности между славянофилами и евразийцами. Евразийский дискурс является составной частью философского дискурса о России, структурно формирующегося вокруг проблемы всемирно-исторического смысла ее существования в координатах «Восток – Запад». Евразийский дискурс представляет собой комплекс различных по форме и рассеянных во времени высказываний, относящихся к проблеме этнокультурного и социокультурного синтеза восточнославянского, финно-угорского и тюрко-монгольского культурных миров на пространстве северной Евразии. Применение дискурсивного анализа к данной проблеме с очевидностью доказывает, что славянофилы не были предшественниками евразийства. Представители современного неоевразийства усматривают наличие традиционной взаимосвязи между славянофилами и евразийцами в концепции «симфонической личности» Л. Карсавина. Однако тщательный анализ доказывает, что сходство между славянофильским концептом «соборности» и концептом «симфонической личности» носит исключительно внешний характер. Для славянофилов «соборность» раскрывалась как мистическое свойство Церкви достигать единения без формальных юридических процедур, на основе свободного христианского согласия и братской любви. Евразийцы же использовали это понятие для обоснования политической диктатуры небольшой группы олигархов, выражающих мнение некоего правящего слоя, объединенного общей идеологией. Таким образом, понятие «симфонической личности» являлось полной противоположностью славянофильскому понятию «соборности».

Историография проблемы рецепции идей западноевропейского просвещения в России XVIII в.
Коковин И.С.
DOI: 10.17212/2075-0862-2020-12.2.1-214-228
УДК: 930
Аннотация:

В статье рассматриваются проблемы историографии рецепции русским культурным пространством элементов европейских идей, характерных для западноевропейского просвещения в XVIII в. Автор анализирует истоки, основные этапы и пути формирования историографии рецепции идей западноевропейского просвещения. Отмечено, что ее становление неразрывно связано с процессом формирования государственной культуры, национальной идеологии. В историческом контексте исследуются взгляды В.О. Ключевского, П.Н. Милюкова, С.Ф. Платонова и других российских и советских историков на особенности процесса восприятия русским интеллектуальным пространством просветительских идей. Подчеркивается, что с распадом марксистской исследовательской парадигмы произошел качественный скачок в развитии историографии русского просвещения, что, однако, не привело к возникновению цельной концепции процесса рецепции идей западного просвещения в России. Показаны различия объяснительных конструкций в российской, советской и постсоветской историографии. Отмечено нарастание в настоящее время потребности в создании цельной реконструкции процесса рецепции во всех областях гуманитарного знания. Автор считает, что сложившиеся в среде гуманитариев историографические стереотипы делают невозможным переход на новый уровень историописания проблемы. Среди них рассматриваются: дискретность осознания историками проблем рецепции идеологем западного просвещения, отсутствие в их исследованиях элементов анализа культурных предпосылок процесса формирования русского просвещения. Отмечается непонимание того факта, что возникновению нововременных идеологем на русской почве должен был предшествовать процесс сложения терминологического инструментария. Делается вывод о том, что дореволюционная, советская и постсоветская историографическая традиция не содержит цельной реконструкции процессов трансформации ментального пространства, подготовивших восприятие русской культурой идей европейских просветителей. В массиве отечественного историописания наличествуют лишь отдельные элементы, которые могут стать основой нового исторического подхода.

Делается вывод, что для развития историографии проблемы необходимо создать междисциплинарную комплексную парадигму исследования, затрагивающую лингвистические, культурно-исторические и политико-идеологические аспекты проблемы.

Бунтарство и лояльность: стратегии взаимодействия иррегулярных войск с государственной властью
Филиппов С.И.
DOI: 10.17212/2075-0862-2019-11.3.2-337-349
УДК: 316
Аннотация:

Статья посвящена анализу причин насилия, связанного с высоким риском для собственной жизни, распространенного среди иррегулярных войск – (этно)социальных групп, обладающих силовыми ресурсами (элиты или претендующие на элитный статус сообщества). Исследуются условия предпочтения одной из двух стратегий в отношениях иррегулярных войск с государственной властью – бунтарства или лояльности. Исследование проводится на материале сопоставления контрастных случаев – казачества Дона и Украины («Дикого поля»), а также сибирских казаков, в частности, служилого населения бассейна р. Амур, в XVII в. Рассматривается их взаимодействие с администрацией государств, либо граничащих с данными регионами, либо претендующих на контроль над ними (Россия, Речь Посполитая, Крым, Османская империя, Цинский Китай). Если казачество Юго-Восточной Европы выступало инициатором широкомасштабных восстаний, то сибирские казаки демонстрировали, по-преимуществу, лояльность, проявляя самоотверженность и героизм в отстаивании государственных интересов. В качестве основного метода используется макроисторический подход, предполагающий синтез различных теорий и уровней анализа для объяснения исторических феноменов. Выявлено, что высокий уровень насилия, связанного со значительным риском для собственной жизни, среди иррегулярных войск обусловлен сочетанием геополитических, институциональных, демографических факторов. Во-первых, конкуренция нескольких государств за спорные территории при недостатке ресурсов для установления долговременного контроля над ними обуславливает существование «фронтира» – районов с дефицитом государственных институтов и монополии на насилие. Эти регионы с неопределенными границами становятся местом концентрации «горючего материала»: индивидов, располагающих средствами насилия и навыками их применения. Во-вторых, превращение жалования в основной источник получения дохода иррегулярных войск и высокая конкуренция на геополитических рынках побуждает представителей данных социальных групп демонстрировать свои боевые навыки, мужество, стойкость, готовности пойти на риск как форму ведения переговоров с потенциальным «работодателем» (как правило, администрацией государств). Стратегия бунтарства использовалась в тех случаях, когда иррегулярные войска заключали коалиции с иными социальными группами; стратегия лояльности доминировала в тех случаях, когда возможности заключения подобных коалиций отсутствовали.

Евразийство и концепция русской истории Г.В. Вернадского
Бойко В.А.,  Лихоманов И.В.
DOI: 10.17212/2075-0862-2019-11.3.2-317-336
УДК: 930.1
Аннотация:

Авторы статьи поставили перед собой задачу выявить, в какой мере идеология евразийства повлияла на научные исследования Г.В. Вернадского. В 1920–30 гг. Вернадский выступил как историк, пытающийся научно обосновать евразийский взгляд на русскую историю и как новатор, создающий новую композицию исторического нарратива, новую манеру исторического письма. Две его работы: «Начертание русской истории» (1927) и «Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени» (1934) имели очевидной целью порвать с отечественной традицией историописания и выработать новую концепцию русской истории в духе евразийства. Но обе эти попытки оказались неудачными. Обоснован тезис о том, что, выдвинув в «Начертаниях» в основу периодизации русской истории (которую он рассматривал как составную часть евразийской истории) «борьбу леса и степи» и задав тем самым четкие критерии отбора исторического материала по степени важности, Вернадский весь громадный исторический материал, характеризующий политическое, социально-культурное и историческое развитие России, сдвинул на периферию исторического повествования. Показано, что наиболее удачным и новаторским оказался раздел, посвященный монгольскому периоду русской истории. Здесь Вернадский использовал прием сдвига фокуса нарратива, что позволило ему осветить исторические события с двух точек зрения: так, как они виделись из центра монгольской империи и так, как они воспринимались из русской периферии. За счет этого создавалось «голографическое», объемное видение исторических событий, что позволяло углубить их понимание. В работе «Опыт истории Евразии…» Вернадский предпринял попытку представить историю внутренней (российской) Евразии как историю самодостаточного субъекта исторического развития. Обосновано, что и это ему не удалось. Повествование оказалось разодрано на отдельные сюжеты, лишенные внутренней целостности. Вместе с тем, в работе «Монголы и Русь» (1953) он довел до совершенства изобретенный им «голографический» способ построения исторического нарратива. Делается вывод, что структура и содержание работ Вернадского свидетельствуют о том, что он высвободился из пут евразийской идеологии и вернулся к историографической традиции Н.М. Карамзина.

Условия солидарности элит и внеэлитных групп населения
Филиппов С.И.
DOI: 10.17212/2075-0862-2018-1.1-57-69
УДК: 316
Аннотация:

Исследование посвящено выявлению условий солидарности элит и внеэлитных социальных групп постреволюционных государств на западе бывшей Российской империи (1917–1920 гг).  Для относительно высокого уровня исследуемого феномена характерно отсутствие крупномасштабных гражданских конфликтов, создание независимого государства, внешняя экспансия. Показателями относительно низкого уровня солидарности элит и народа являются широкомасштабные гражданские конфликты (гражданские войны), потеря государственной независимости.

Анализ проводится путем сопоставления двух контрастных случаев – польской шляхты и немецко-балтийского дворянства в контексте их взаимодействий с местным населением, государственной властью и имперским центром в период с XVI и до начала XX вв. Выбор обусловлен сходством по некоторым существенным признакам: интенсивное взаимодействие обеих элитных групп друг с другом в рассматриваемый исторический период, сходная историческая динамика их государств (независимость – территориальные потеря – утрата независимости). В то же время обе элитные группы кардинально различаются по исследуемому параметру – солидарности с местным населением: высокая у поляков, низкая – между балтийскими (остзейскими) немцами с одной стороны, латышами и эстонцами с другой.

Теоретической основой исследования являются теория культурного сходства, структурно-демографическая теория и геополитический подход. В качестве основного метода используется макроисторический подход, предполагающий синтез различных теорий и уровней анализа для объяснения исторических феноменов.

Выявлено, что Русская революция и свержение самодержавия в 1917 г. легитимировала социальные группы (в том числе элиты), оппозиционные царской власти и/или являвшиеся объектами репрессивных (депривационных) мер со стороны центрального правительства, и делегитимировала лояльные «старому режиму» социальные группы. Причиной относительно высокой солидарности между польской элитой и местным польским населением стала ее «революционность», обусловленная стратегиями социализации (участие в местных патрон-клиентских сетях), сложившимися в условиях относительно слабой государственной власти, а также политикой депривации в отношении безземельной шляхты со стороны царского правительства, вызванной многочисленностью польской элиты.

Высокая степень лояльности балтийских немцев имперскому правительству, обусловленная стратегиями их социализации, ориентированными на служебную карьеру за пределами региона проживания, идентификация остзейцев со «старым режимом», делигитимизированным революцией, объясняет относительно низкий уровень солидарности данной элитной группы и местного населения.

ПАУЗА СОЗЕРЦАНИЯ, ИЛИ О СОСЛАГАТЕЛЬНОМ НАКЛОНЕНИИ В ИСТОРИИ
Неретина С.С.
DOI: 10.17212/2075-0862-2017-3.1-34-53
УДК: 93
Аннотация:

Проблема достоверности истории, оценок событий и фактов ставит исследователя перед необходимостью анализа самого понятия истории и ее понимания как проводника метафизического. В ходе анализа выявлена фигура истора – избираемого третейского судьи или авторитетного лица, необходимого для первоначального суда-суждения в некоем деле. Анализ платоновского диалога «Софист» позволяет обнаружить метафизику истории через пары понятий бытия и ничто, движения и покоя, тождественного и иного, рассматривая ее как искусство создания образов и как миф, застигнутый и осознаваемый в момент своего появления. Смене образа истории способствует речь, способная менять значения. Истор и софист – два термина, показавшие границы нашего осмысления бытия, которое атомарно и которое постоянно заставляет делать выбор.

НАСЛЕДИЕ ЭРИКА ХОБСБАУМА
Палат М.К.
DOI: 10.17212/2075-0862-2017-3.1-9-33
УДК: 94(4)"72":330.142.14
Аннотация:

Современный мир Эрика Хобсбаума возник в XVIII веке как результат «большого взрыва» и прекратил свое существование в имплозии под названием глобализация почти два столетия спустя. Эти двести лет представлялись ему проектом эпохи Просвещения по созданию мира равных возможностей для всего человечества, а не отдельной его части. Эпоха Просвещения в большей степени, чем революция, способствовала поступательному развитию нового мира до конца ХХ века, когда, кажется, он исчерпал свои возможности.  Она вдохновляла марксиста Хобсбаума больше, чем одно из ее достижений – пророчество о революции. Порожденные эпохой Просвещения промышленная и Великая Французская революции, названные в его работе двойственной революцией, определили все последующие события. Промышленная революция приняла форму капиталистической и социалистической, а политическая революция, французская по происхождению, положила начало революциям буржуазным и социалистическим, неудачным попыткам их осуществления и контрреволюциям. Двойственная революция определяла не только политику и экономику европейского континента, но сказывалась на его социальных процессах, культуре, науке и искусстве. Блестящий труд Эрика Хобсбаума воспевает этот мир, очерченный волнами революций конца XVIII и ХХ веков. Он содержит размышления о мрачных страницах истории и величайших достижениях европейской цивилизации. Основной темой для него является надежда, предложенная человечеству эпохой Просвещения, поддержанная революциями и отвергнутая контрреволюциями. Когда в 1990-е годы история нового времени подошла к своему завершению, над миром повисла мрачная неопределенность, и его размышления об эпохе, пришедшей на смену холодной войне, отражают эту неопределенность.

«ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ» ВО ФРАНЦУЗСКИХ ЭНЦИКЛОПЕДИЯХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в.: ЭВОЛЮЦИЯ ПОНЯТИЯ
Вальдман И.А.,  Аносова Т.В.
DOI: 10.17212/2075-0862-2017-3.1-54-62
УДК: 316.75 + 32.019.5
Аннотация:

Работа посвящена становлению и развитию понятия «общественное мнение» во второй половине XVIII в. Сравнительный анализ статей «Мнение» и «Общественное мнение» в «Энциклопедии» Дидро и Д`Аламбера и «Методической энциклопедии» позволяет проследить эволюцию и различия в восприятии этих категорий в разные периоды времени. В статье рассматриваются «мнение» как «суждение сомнительного и неопределенного характера» и «мнения» как точки зрения судей, лежащих в основе судебного решения, отнесенные энциклопедистами к сферам логики и юриспруденции, и их влияние на формирование представлений об «общественном мнении». Анализируются представления об общественном мнении как механизме общественного контроля социальной и политической сфер, особенность которого состоит в его независимости от сферы государственного регулирования и в отсутствии институционализированных средств воздействия на государственные институты.