Идеи и Идеалы

В статье дается реконструкция каркаса культурологии С.С. Аверинцева и очерк контекстов, которые делают эту теоретическую модель особенно актуальной сегодня. Теория трех стадий состояния слова, где, помимо полюсов в традиционной дихотомии «сакральное/рефлексивное» провозглашается промежуточное состояние, сакрально-рефлексивное, интересна не только из исторического любопытства, она обладает значительным эвристическим потенциалом. Сегодняшняя актуальность культурологии Аверинцева обеспечивается тем фактором, что внутри культурологии как целого модель Аверинцева последовательно и фундаментально реалистична. Отличительной особенностью этого варианта культурологии является опора на философски фундированное литературоведение, на учение М.М. Бахтина, на типологию слова. Но это именно культурология, историческая типология культуры, выходящая к масштабным обобщениям и универсальным моделям. Типология культуры Аверинцева оказалась «сильной» теорией, обладающей множеством не только онтологических импликаций, но и следствиями, важными для эпистемологии и философии науки. Философы, искусствоведы, историки и литературоведы еще в 1990 г. имели основания полагать вызовы такой культурологии провокационными и нигилистичными. Она предъявляет именно революционные требования ко всем гуманитарным дисциплинам. Но при этом: вся революционность теории Аверинцева осталась именно в импликациях. Теория, по масштабу универсалистских притязаний являвшаяся «громкой», была проговорена в опубликованных текстах более чем «тихо», почти «шепотом». Возможно, эта антиномичность принципиальна.

Статья посвящена роли современной культуры в ситуации перманентных реформ. Это осмысление проблемы, обозначенной П.А. Ореховским и В. И. Разумовым в статье на страницах журнала «Идеи и идеалы» в конце 2021 года. Речь идет о последствиях распространения «нарциссической культуры» в разных сферах жизни, о ее влиянии на трансформацию общества, изменение социальных ролей. Автор статьи изучает проблему с позиции системного подхода, позволяющего увидеть встроенность социальных изменений в структуры системы общества, стабилизирующую роль культуры как «суперсистемы». Корректность видения ситуации заключается не в описаниях последствий некоего явления, но в проблеме методологии понимания, позволяющей получить представление о масштабности явления. Такая позиция исключает возможность критики системы изнутри, когда субъект находится в одной из ее структур. Вместо критического анализа предлагается гуманистически-смысловой, основанный на понимании, объяснении, прогностике.

Методы гуманистически-смыслового, конструктивистского, системного подхода формируют аргументацию к тезису о всепроникающей и стабилизирующей роли культуры в современных управленческих процессах обновления подсистем общества. Системный анализ структур общества комбинируется с конструктивистским подходом, объясняющим распределение новых социальных ролей: реформаторы и реформируемые. Эти роли распределяются на полях притяжения дискурсов на тему необходимости управляемых социальных изменений в кризисных ситуациях. Общество дифференцируется на реформаторов (доминирующих акторов) и тех, кто подлежит реформированию (акторов-статистов). Театральная терминология драматургического и конструктивистского подходов объясняет игровой смысл социальных действий. Основная игра реформаторов – «мышеловка», в которой проявляются «пуэрилические» качества инициаторов реформ. Изучены социальные роли и специфика их распределения в процессах реформаторства.

Рассмотрены процессы реформирования и реформаторства, показаны различия в смыслах, целях и инструментах этих процессов. Реформирование – процесс управления, основанный на принципах гуманизма и справедливости. Реформаторство изучено в социокультурных и социально-психологических контекстах моды и голода по эмоциям, переживаниям. Такое понимание вписывается в концепцию культуры постмодерна с ее «кризисом опыта», погоней за переживаниями, новизной. Реформаторство определяется как мода на реформы, новизну. Это тренд, определяющий постоянное обновление структур системы общества в целях получения выгод и преимуществ от социальной позиции реформаторов – доминирующих акторов, имеющих исключительное право на изменение правил игры, отстаивание цензов доступа к ресурсам. Реформаторство не приводит к решению социальных проблем, обостряет течение социокультурных процессов. Риски от последствий реформаторства – аномия, социальные перемены травматического характера, которые переживают все акторы, независимо от степени доминирования на «полях притяжения».

Равновесие, к которому стремится социальная система, не связано ни с опорой на мобилизационные способности вождей, за которыми идут массы, ни с рациональностью ученого сообщества, представителей которого массы и вожди не слушают. В равновесие систему приводит культура с ее системообразующими функциями, обеспечивающими нормативный порядок. С помощью техник интегральной социологии показана стабилизирующая роль ценностного ядра культуры в жизни системы «общество».

Это исследование в области социальной философии – попытка создания интегративной теории, которая отвечает на вопрос о том, что делает обычный брак прочным. Источниками информации являются научные исследования специалистов по супружеским отношениям разного вида. В процессе исследования и размышления определилась следующая социально-научная теория: динамика прочного брака реализуется такими драйверами, как Смысл, Любовь, Посвящение, Доверие и Ритуал. Динамика прочного брака определяется взаимодействием этих драйверов. Любовь лежит в основе всех близких отношений. Метафизическая основа, смысл, необходима для появления и существования посвящения. Посвящение питает, поощряет любовь, как расположение, принятое решение. Ритуал – посвящение, выраженное действием, этот драйвер ответственен за действия любви. Автор утверждает, что самым ярким ритуалом является половой акт, в котором все драйверы динамики прочного брака реализуются практически. Он получает, обретает смысл в высшей цели (мораль, целесообразность, обязательство). Секс – выражение любви, его повторение вновь и вновь является фактически ритуалом. И чтобы поддерживать единственность, исключительность, частотность и обыкновенность этой любви и ритуала, необходимо посвящение. Для полной реализации половой близости, исходящей из любви, ритуала и посвящения, необходимо доверие, которое умножается с опытом и со временем. Таким образом, половой акт является экзистенциальным средством взаимодействия всех драйверов прочного брака.

Скромный вклад этой работы — это объединение в общую структуру уже изученных и известных механизмов, или драйверов, каждый по-своему вносящих свой вклад в созидание, поддержание и укрепление близких взаимоотношений. Новизна нашего исследования заключается в анализе динамики взаимодействия драйверов. Эта своего рода экзистенциальная структура как одно целое созидает, поддерживает и укрепляет динамику прочного брака. Это своего рода новое свойство, синергия, возникающая при объединении элементов, не присущее каждому элементу в отдельности.

Философия любви как субдисциплина моральной философии и истории философии проблематизирует те основания, на которых люди друг друга любят. В рамках философских дебатов вопрошаются не только источники любви, но и виды, типы любви. Соответствует ли какой-то источник определенному типу любви? В чём различия между тем, как мы любим своих родителей, и тем, как мы любим своих друзей? А чем кардинально различается романтическая любовь между двумя людьми с вышеуказанными типами? Философ из Чикаго Раджа Халвани вносит в эти дебаты двоякий вклад: и методологического, и содержательного характера. С одной стороны, его главное достижение в недавних дискуссиях заключается в строгом разделении феномена романтической любви на два типа: «романтическая любовь 1» и «романтическая любовь 2». Халвани исходит из того, что существующее недопонимание и недооценка аргументов в среде философов в немалой степени связаны с этой концептуальной путаницей – авторы просто говорят о различных феноменах. И если мы будем иметь в виду эту обоснованную разницу, наши споры станут более прозрачными. С другой стороны, профессор Халвани не предлагает концептуальных новшеств, но крайне интересным способом уточняет текущие дебаты по различным аспектам проблематики. Сюда относится дискуссия о содержании основных характеристик любви и о том, насколько это содержание выдерживает критику. Халвани уточняет такие ключевые, центральные концепты любви, как «постоянство», «эксклюзивность», «уникальность», «незаменимость». Особое внимание философ уделяет рассуждениям о том, каким образом мы можем применить существующие моральные теории к феномену любви. В заключении статьи автором предпринимается попытка свести взгляды философа на романтическую любовь в сводную таблицу.

В настоящей статье рассматриваются тексты индоевропейской традиции, излагающие мифы о происхождении народов. Так, сегмент англосаксонского рунического ряда коррелирует с описанием Тацита о происхождении племени ингевонов. В результате реконструируются параметры этнически производного текста, который объясняет выбор очередности рун англосаксонского футорка. Восстанавливаемый текст свидетельствует, что ингевоны, имевшие божество-тотем Инга, проживали на берегу Океана, и это была их Родина. Этногонические тексты так же рассказывают о корреляции тотема и этнонима в минувших эпохах. Объясняется германское влияние на выбор этнонима Русь, определяемого аллитерационной связью названия страны с именем Рюриковичей. Сами Рюриковичи происходили от имени племени Rhos.

Многие этногонические тексты связаны с ритуалами жертвоприношения. В этом контексте интерес представляет имя Италия, берущее свое происхождение в текстах жертвоприношений высокого сакрального стиля. Анализируется одна из индоевропейских надписей на лузитанском языке, написанная в высоком стиле и связываемая с происхождением племени Веаминикори. Выбор имен сакральных животных лузитанской надписи противопоставляется профанным именам латинской молитвы богу Марсу. Молитва suouetaurilia свидетельствует о репертуаре жертвенных текстов, где фигурируют молочные животные. В результате становится понятным, что имя Италия является производным от имени uitulus в высоком сакральном стиле.

Таким образом, раскрываются тематические контуры индоевропейских текстов, содержащих этногонические мифы о происхождении народов. Границы между культурами стираются, и на передний план выходит индоевропейский прототекст, давший толчок генезису этнонимов, наименованию тотемов, а также имен собственных племенных вождей. В процессе анализа регистрируются результаты анализа происхождения наименования этносов и стран. В основе лежит этнокультурная методология анализа этногонических текстов. Тематическая составляющая – это тексты происхождения, а также тексты, связанные с ритуалом жертвоприношения. Процесс этногенеза ассоциируется с мифами и этническими ритуалами.

Статья посвящена разрешению вопроса о совместимости толерантности с православными ценностями. Дело в том, что в России это понятие вызывает отторжение у части общества, которая считает его чуждым отечественной традиции.  В качестве методологической основы исследования используется социокультурный подход и применяется компаративный анализ. В статье анализируются основные подходы к пониманию толерантности, сложившиеся в современной исследовательской литературе, вскрываются ее ключевые смыслы. При этом автор разделяет позиции тех исследователей, которые считают, что толерантность нельзя сводить лишь к терпимости. Показывается, что ее необходимо   дополнить   признанием «другого» в качестве равноправного себе. Критики толерантности противопоставляют ее любви к ближнему.  В статье рассматривается православное понимание любви, раскрывается ее онтологическая суть. При анализе православной точки зрения автор опирается на святоотеческое наследие, прежде всего, на творения преподобного Максима Исповедника, а также Феофана Затворника и др. В процессе сопоставления толерантной позиции со стратегией поведения на основе любви выявляются точки сближения: уважение к другому, признание его права быть самим собой, отказ от насилия над личностью, отказ от взгляда на человека как на средство для решения собственных проблем, несводимость человека к его убеждениям или поведению.   Вместе с тем в процессе исследования автор приходит к выводу о наличии существенной разницы между толерантностью и любовью, связанной с разными представлениями о природе человека.  Согласно православию, человек – существо потенциально божественное, способное выйти за рамки своей эмпирической природы. Именно любовь делает это возможным.  В заключение обосновывается вывод о бессмысленности взаимного противопоставления толерантности и любви, так как эти понятия отражают разные ступени духовного восхождения человека, вершиной которого является любовь.

Кратко представлены наиболее правдоподобные гипотезы, объясняющие прорыв наших далеких предков к членораздельной речи и сознанию: ритуалы солидарности (пение, груминг, мимика, жестикуляция), роль «труда», обучение детей, изменения в отношениях полов, рекрутинг (мобилизация для коллективных действий); трансформация гортани, рост мозга, «зеркальные нейроны», перекрытие нейронов; доминирование коалиций над одиночками, самоодомашнивание, необходимость согласования решений; совместная интенциональность, развитие нормативности. Предложена конкретизация принципа «культурного драйва»: новые экологические, социальные и коммуникативные вызовы и заботы ведут к множественным пробам, причем успешное поведение закрепляется как в групповых практиках, психических структурах участников, так и наследственных задатках при многоуровневом отборе и смене множества поколений. Преодоление «языкового Рубикона» таким образом происходило за несколько шагов, или ступеней, в которых структуры, сложившиеся для обеспечения одних забот, приводят к новым заботам, требующим новых структур. Так, в ответ на заботы умиротворения, поддержания порядка в группе, сигнализирования об общем недовольстве, координации действий и др., складывались такие структуры, как эгалитарные коалиции и коллективные практики устрашения, однотипные звуковые сигналы, произносимые в унисон, дрессура и самодрессура, самоодомашнивание, совместная интенциональность, нормативные ритуалы. Показано, каким образом наиболее правдоподобные версии включаются в данную концепцию. Пение хором как ритуал солидарности способствовало умению имитировать и артикулировать. «Зеркальные нейроны» и нейронные перекрытия играли роль обеспечивающих механизмов для процессов имитирования и ассоциирования. Связь между «трудом» и речью была сложной и взаимообусловленной, опосредованной нормативностью. Рекрутинг как сигналы мобилизации к коллективным действия также сделал свой вклад, но только при уже установленном нормативном порядке. Социальное обучение предстает как особый ритуал постоянных проб и поправок, выросший из нормативного ритуала. Свою роль сыграло и установление нового порядка половых отношений, когда в условиях запрета на насилие приходилось привлекать партнеров и партнерш. Речь заместила груминг, а при половом отборе выигрыш получали умеющие четко, убедительно говорить и/или красиво петь. В совокупности все эти процессы усиливали заботы взаимопонимания, которые стали обеспечиваться ритуалами называния, что привело к умножению протослов и дальнейшему росту языковой сложности.

В статье обращается внимание на то, что феномен маргинальности – это образование собственной окружающей среды, хотя и не растворение в ней полностью. Традиционная культура уходит в «подвалы» общества или проявляется в жизнедеятельности и ментальности маргиналов. В обществе, пораженном кризисом, сталкиваются несколько культурных траекторий: нисходящая, восходящая и, для маргиналов, – разрыв традиционных связей и создание своего собственного, совершенно иного мира. По сути, маргинальность – третья культура, особое социокультурное состояние. В статье рассматриваются соответствующие ее компоненты.

Рассматриваются предпосылки глобальной культурной трансформации. Ситуация в Европе начинает принципиально меняться на рубеже I-II тысячелетий. Складывание эпохи европейской Трансформации можно начинать с XI-XIII вв., когда появляется «католическая» Европа. Феноменальным по своим результатам было «Возрождение XII века» – первое действительно общеевропейское Возрождение у истоков эпохи Трансформации. С него началось движение к Высокому Ренессансу. Особо выделяется такое событие, как Крестовые походы (XI-XIII вв.). После Крестовых походов перспективными и преобладающими в Европе и Северной Америке становятся два варианта капитализма, и дальше идет их медленная конвергенция. Рубежным для современников стал XIII век. С одной стороны, Европа, казалось бы, достигла конца истории, создав некую оптимальную модель. С другой стороны, явственно стала видна и обратная сторона представления о «конце истории». Монголы, захватив большую часть Евразии, переформатировали этнополитическое пространство. В этом веке и рождается, по сути, капиталистическая Европа как особый вариант развития.

Выделение эпохи трансформации отнюдь не означает, что следует отказаться от привычного деления европейской истории на известные периоды: античность, средние века, новое время. Эта периодизация удачно подчеркивает социальные и экономические аспекты и дает хронологическое понимание переходных процессов. Эпоха Трансформации более объемна, поскольку речь идет о переходе от многовекового традиционного общества к новому этапу развития человечества. Ни Возрождение, ни Реформация не создали новую культуру. Так называемая буржуазная культура будет многоликой, одновременно и интернациональной и национальной. Главное видится в освобождении человека от прежней мощной цивилизационной модели – латинско-христианской, т. е. имперско-церковной, а в конечном итоге – в формировании нового типа человека.

Статья посвящена исследованию исламской профессиональной музыки устной традиции, в которой наиболее высокоразвитым жанром является макам (maqam) с присущей ему нравственной концепцией духовного очищения. Форма макама – цепь восходящих разделов, содержащих разработку каждой из опорных ступеней лада, ведущих к вершине – кульминации, и затем спуск к исходному тону, к наступлению покоя. Характерная черта макама – воспевание печали, трагедии любовных переживаний. Многожанровая форма макама включает в себя, помимо основной импровизационной составляющей, песенные и танцевальные фрагменты. Драматическая концепция макама предстает как противоречие, конфликт между внутренним миром человека и внешними условиями его существования. Закрепленность за каждым макамом определенного содержания обусловливается его семантическим каноном. В его формировании самое непосредственное участие принимала аудитория. Образная заданность каждого макама, его априорность компенсируется скрупулезным исследованием человеческого переживания. Семантический и структурный каноны макама не препятствуют самовыражению исполнителя в выборе эмоциональных оттенков. Решение частных художественных задач всецело принадлежит исполнителю. Макам представляет яркий тип авторского, лирического переживания коллизии, что связано с классической поэзией Востока, в частности, с газелью. Вершина же личного, авторского осмысления материала – в композиторском творчестве. Наиболее высокое положение макама в исламской традиционной музыке подтверждается возможностью его функционирования в качестве инструментальной музыки. Инструментальный макам отпочковался от одноименного вокально-инструментального вида, сохранив «родительские» образные характеристики. Инструментальный макам есть высшая точка развития исламской традиционной музыки. Исполнители макамов обязаны обладать целым комплексом музыкальных способностей и навыков, приобретаемых в специальных эмпирических школах. Отмечены частные антитезы, иллюстрирующие соотношение «эмоцио – рацио» в драматургии макама: страстное содержание воплощается в строго выверенной форме; «оригинальность – канон»: непосредственное, каждый раз в чем-то новое, эмоциональное наполнение и рациональные его «берега»; эйфория и самоконтроль исполнителя; сосуществование мелодического содержания с полифоническими, имитационными средствами выражения. Макам представляет сквозную, «бесконечную» мелодию с ярко выраженной способностью к саморазвитию. Отмечен элитарный генезис макама и современный демократизм жанра, представлено соотношение двух ипостасей макама: макама-лада и макама-жанра.

Совершенствование цифровых технологий создает условия для нового этапа развития и распространения аудиокультуры. На смену радиоспектаклям пришли аудиокниги, аудиоподкасты, аудиосериалы. Рынок книжной продукции переживает «аудиобум». Отмечается устойчивый рост интереса к аудиокнигам, которые составляют конкуренцию музыкальному контенту. Авторы статьи обращаются к исследованию современного состояния культуры «звучащего слова». В статье исследуется аудиочтение читателей-студентов, социализация которых проходила в условиях масштабного распространения цифровых технологий. Цель исследования: рассмотреть аудиочтение в контексте досуговых и образовательных практик молодежи. Исследование основано на теоретических подходах, рассматривающих феномен аудиопотребления в современных медиа (В.Ю. Баль, М.Ю. Гудова, Ю.П. Мелентьева, V. Erlmann, W. Hagen, A. Kassabian, J.F. Lehmann). Исследованы представления студентов об аудиочтении, его место в их досуговых и образовательных практиках. Для выявления представлений об аудиочтении авторами было проведено социологическое исследование (декабрь 2020 г.), в котором приняли участие 85 студентов. Для исследования использована качественная методология анализа ответов на открытые вопросы. Дизайн опросника включал вопросы о предпочитаемых видах чтения, использовании аудиочтения в образовательных и досуговых практиках, причинах интереса к аудиочтению и возможностях аудичтения как вида образовательного контента. В результате выявлены предпочтения студентов в выборе формата книги (бумажные, электронные, аудиокниги), представления студентов о причинах широкого распространения аудиочтения, преимущества и ограничения аудиокниг, удобные для аудиочтения контексты повседневности, практики применения аудиокниг в образовательной и досуговой деятельности. Авторы рассматривают потенциал аудиокниг в организации образовательной и досуговой деятельности студентов. Выявлены различия в оценках респондентов: одна группа выражает готовность использовать аудиочтение для образования и получения знаний, а другая, напротив, рассматривает аудиочтение только как развлекательную практику и/или фон для рутинных повседневных дел.