Идеи и Идеалы

Сегодня мир живет в уникальной исторической ситуации. Идут трансформации земного пространства и времени на пути собирания многочисленных темпомиров этносов и культур. Глобальный кризис и катастрофические экологические риски неуклонно заставляют людей объединяться для решения общих проблем. Бездумное отношение к биосфере, расточительство ресурсов планеты, загрязнение среды – грозные симптомы угрозы самоуничтожения человечества. Противостоять этому может только объединение народов и непоколебимое чувство геосолидарности. Опору в противостоянии технологизации и агрессивной геополитике усматривают в традиционализме, в духовных истоках традиций разных народов. Изучение незападных философий, попытки проникновения в культуры с разными этнокодами формируют множественные новые течения в мировом интеллектуальном пространстве философии.

Для эпистемологии диалог культур породил ряд методологических проблем. Каковы могут быть критерии компаративистики, если сравниваются несоизмеримые концептуальные системы и разные картины мира? Наука, ориентированная на познание внешнего мира, опирается на интеллект, или «воплощенное сознание». Эмпирический ум в функции анализатора чувств в индийской традиции не считается самостоятельным.  В статье обсуждаются корреляции в методологических стратегиях духовной мысли в индийской и древнерусской традициях, а также корреляции с методологиями неклассической науки. Показывается, что любые способности в иерархических онтологиях с предельными уровнями можно мыслить только в составе целого. Целостность на предельном онтологическом уровне потенциально содержит в себе качества последующей дифференциации (эманатов). Представления об уме как о чем-то несамостоятельном характерны для духовных практик, что можно проследить на примере Палеи Толковой и текстов индийских учений. Сравнительный анализ проблемы природы интеллекта представляет интерес также в связи с дискуссиями по искусственному интеллекту. Препятствием к восприятию холистических методологий является дуалистический язык европейской традиции (противопоставление материи и сознания, материи и духа, мозга и сознания). Критерии соизмеримости разных культурно-семиотических систем вырабатываются в ходе диалога культур.

На основе раннекитайских философских текстов демонстрируется правомерность введения понятия стратагемной истины, эксплицирующего исходную для ряда великих цивилизаций древности (например, древнегреческой и древнекитайской) архаическую невербальную первооснову безраздельно господствующей в современной западной культуре корреспондентной теории истины. Дело в том, что истинность, взятая в своем изначальном довербальном контексте, далеко не исчерпывается исключительно семантическим отношением языкового выражения к корреспондирующей с ним экстралингвистической реальности. Истинность имеет здесь не эпистемологический, а онтологический смысл «аутентичности» (в частности, «подлинности» некоего сущего).

Так, категория дао, занимающая центральное место в китайской философской мысли, указывает в первую очередь на подлинный способ бытийствования того или иного конкретного сущего, нацеленный на раскрытие «истины» этого сущего. Поскольку такая истина разворачивается во времени, она выходит наружу лишь исторически, в ходе взаимодействия сил, противоборствующих или сотрудничающих друг с другом. В традиционном китайском социуме это соперничество/сотрудничество непременно регламентируется соответствующей обрядностью. В системе подобных ритуализированных практик обнаружения истины правдивая речь не является лишь простой констатацией некоторого факта – ведь она не столько открывает то, что уже произошло, сколько дает старт процессу претворения в жизнь высказанного – сбыванию заявленной ранее истины.

Как свидетельствует аллегорическая история «нефрита господина Хэ», представляющая собой классический пример такого деятельностного понимания высказывания истины, подобное учреждение истины может оказаться тяжким испытанием для ее учредителя.  Оно может потребовать от него предельных усилий, а подчас и подвергнуть его серьезному риску.  Кроме того, успех в осуществлении провозглашенной истины предполагает немалую изобретательность: из-за отсутствия единообразного метода «подкрепления слов делом» приходится каждый раз идти на риск экспериментирования с различными поведенческими стратегиями. 

Таким образом, эссенциализму, который отличает «классическую» для современной западноевропейской мысли концепцию независимой от человека вневременной истины, противостоит древнее процедурно-событийное понимание истины как своего рода «побочного эффекта» следования тому или иному конкретному дао, где возникновение истины имеет онтологический статус случающегося события, но никак не вечно пребывающего бытия. В случае человеческого дао эффект истины обнаруживает себя в кульминационном «моменте истины» – завершающей точке успеха или провала избранной стратегии/стратагемы.

В статье рассматриваются основные черты эпистемической культуры Древнего Китая и обозначается ее место в современной теории познания. Показывается тесная связь способа познания и холистического мировоззрения, выраженного протокатегориальными понятийными конструкциями инь-ян 阴阳 (две фундаментальные противоположности), сань цай 三才 (небо – человек – земля) и у син 五行 «пять стихий» (вода – огонь – дерево – металл – почва). Наиболее четко взаимосвязь стратегии познания и общей социокультурной установки можно проследить на примере феномена традиционной китайской медицины.

В качестве первоисточника используется самый ранний из сохранившихся текстов по древнекитайской медицине – трактат «Хуанди Нэйцзин» (黄帝内经 – «Внутренний канон Желтого Императора»). Содержание этого трактата является источником всех медицинских теорий и практик, существующих в Китае.

Ссылаясь на текст «Хуанди Нэйцзин», автор демонстрирует влияние базовых классификаций на теоретико-методологический фундамент традиционной китайской медицины. Двоичность, представленная взаимодействием и взаимообусловленностью двух противоположностей инь и ян, лежит в основе главного принципа лечения в китайской медицинской практике – воздействия противоположным. Троичность – единство неба, земли и человека – отражена в представлении о трех уровнях человеческого тела (верхний, средний и нижний). Пятеричная концептуальная схема расширяет поле взаимодействия двоичной понятийной конструкции, задействует пять внутренних органов у цзан 五脏, функционирующих в рамках общих процессов взаимопреодоления – сян кэ 相克 и взаимопорождения – сян шэн 相生.

Дополнительно в статье сделана попытка ответить на вопрос, касающийся причины популярности естественной медицины в современном мире, и обозначить перспективу ее использования.

В статье рассматривается одно из частных применений понятия «симулякр». Показано, при каких обстоятельствах возникла потребность в использовании этого понятия. В данном случае симулякр представлен как форма упрощенного и искаженного восприятия системных объектов. Основной формой системной организации является иерархия. Иерархические системы обладают свойством формирования инверсивных отношений. Инверсия возникает, когда подчиненный элемент иерархии приобретает в ней главенствующие свойства, но не перемещается на более высокую позицию. Такие отношения возможны вследствие того, что в системе действует несколько организационных принципов, и эти принципы вступают в противоречие между собой. Искаженное восприятие иерархических систем возникает, когда инверсивные отношения игнорируются. В результате формируется образ системы, далекий от реальности, т.е. симулякр. Со временем данный образ становится всё менее реалистичным, поскольку в реальной системе происходят изменения, вызванные развитием инверсий. Инверсии составляют причину внутрисистемной динамики; они способны привести системный объект к распаду и разрушению. Они же, при определенных обстоятельствах, способствуют и саморазвитию системы. Однако если рассматривать только симулякр данной системы, то эта способность к саморазрушению остается незамеченной. Остается нераспознанной и способность системы к саморазвитию. В статье показано, что понятие «симулякр» стало актуальным в результате инверсии в иерархической системе человеческой активности. Подчиненный уровень активности, отвечающий за предметные действия, выходит на первый план по причине нарастающей технической оснащенности человеческой деятельности. Высший, символический уровень активности переходит в подчиненное положение. Уровень активности, отвечающий за предметные действия, оперирует также знаками и отвечает за использование языка как знаковой системы. Отсюда и потребность в понятии «симулякр», который есть «означающее без означаемого».

Зачастую спекулятивный реализм принято связывать с группой мыслителей, сознательно объединившихся вокруг идеи борьбы с общим врагом – корреляционизмом. В статье обосновывается тезис, согласно которому среди спекулятивных реалистов отсутствует согласие как насчет корреляционизма, так и способов его преодоления. На материале работ Мейясу, Хармана и Брассье демонстрируется, что их интерпретации корреляционизма и программы его опровержения несовместимы. Выдвигается предположение, что следствием такой неконгруэнтности концепта корреляционизма является уличение друг друга в корреляционизме у философов данного направления.

Эксплицируется понятие «эпохи корреляции» Мейясу. С точки зрения Брассье, Мейясу не удается обосновать тот антикорреляционистский тезис, что человеческое мышление способно познавать асубъектное бытие. Наоборот, Мейясу в очередной раз подчиняет это бытие мышлению, и поэтому остается корреляционистом. Харман также обвиняет Мейясу в корреляционизме за его антропоцентризм.

Проясняется хармановский концепт «философии доступа». Устанавливается, что понятия корреляционизма в интерпретации Хармана и Мейясу не могут быть до конца совместимы. Выявляется, что Харман для Мейясу остается философом эпохи корреляции. Во-первых, он нелегитимно приписывает нечеловеческому сущему человеческие характеристики. Во-вторых, не принимает корреляционистский аргумент «круга» и сохраняет кантовскую метафизическую дихотомию ноуменального – феноменального. Брассье также считает Хармана корреляционистом, поскольку тот онтологически уравнивает естественно-научное знание и научную рациональность с другими видами познания.

Выявляются основные черты корреляционизма в интерпретации Брассье. Устанавливается, что для Мейясу подход Брассье является корреляционистским на том же основании, что и хармановский. Харман, в свою очередь, рассматривает Брассье как корреляциониста, поскольку последний постулирует различные онтологические таксономии, самые явные среди которых – приоритет научной рациональности и антропоцентризм. По результатам проделанной работы подчеркивается, что спекулятивные реалисты отнюдь не едины в отношении своего понимания корреляционизма и способов ниспровержения этой философской программы.

В статье анализируется развитие идей Людвига Бинсвангера в раннем творчестве Мишеля Фуко. Трансформация базовых концепций Dasein-анализа у Фуко приводит его к представлению о человеке как о сновидящем существе, и о сновидении как способе понимания онтологических оснований бытия человека. В статье раскрывается идея Фуко о преобладании сновидческой деятельности над осознанной, рациональной и разумной активностью человека. Анализируется представление Фуко о сущности безумия, представленное в его ранних феноменологических работах. Французский философ отмечает недостаточность толкования значения образов сновидения, как это принято в психоанализе, а также необходимость рассматривать сновидение как чистую потенциальность бытия, конструирующуюся в нормальные или патологические миры. Рассматривается влияние работ Л. Бинсвангера и З. Фрейда на идеи Фуко. Фрейд одним из первых в истории западноевропейской науки открыл диалог с безумием, обратив внимание на то, что сновидения имеют смысл и отражают неосознаваемую часть психической жизни человека. Вслед за ним швейцарский психиатр Людвиг Бинсвангер для понимания патологического мира душевнобольного предложил метод Dasein-анализа, основанный на идеях онтологии М. Хайдеггера, феноменологии Э. Гуссерля и психоанализа З. Фрейда. С этого момента безумие становится предметом исследования экзистенциальной психологии, феноменологической психиатрии и философской антропологии. В современной философии безумие зачастую рассматривается как способность, отличающая человека от животного, проблема безумия сопоставляется с проблемой реальности. В статье отмечается недостаточность позитивистского психиатрического подхода для понимания безумия. Отмечается значимость исследования проблемы безумия для более целостного понимания феномена человека, социокультурных процессов, где зачастую становится сложно провести демаркационную линию между нормой и патологией. В статье показано, как развитые М. Фуко идеи Л. Бинсвангера о сновидении находят продолжение в работах современных российских философов, исследующих феномен безумия.

Рациональность является одним из ключевых и наиболее обсуждаемых понятий современной философии, породившим множество разных концепций. В статье рассматриваются две оригинальные концепции рациональности, которые основаны на взаимосвязи рациональности и открытости. Анализируются параллели между двумя подходами и выявляются их ключевые отличия. Концепция, предложенная отечественным философом Владимиром Швыревым в работе «Рациональность как ценность культуры», основана на различии между открытой и закрытой рациональностью. Открытая рациональность способна пересматривать и творчески развивать собственные исходные предпосылки, в то время как закрытая рациональность всегда действует в рамках определенных фиксированных схем. Показано, что только в случае открытости рациональность осуществляется полностью; абсолютизация же закрытости приводит к разрушению рационального. Данный подход сопоставляется в статье с концепцией открытого и закрытого знания Адина Штейнзальца, которая была представлена в работе «Социология невежества». Согласно этой концепции рациональное, или открытое, знание также подразумевает непрекращающуюся проверку собственных критериев. Оба автора рассматривают открытое и закрытое как идеальные типы, которые не существуют в реальной действительности в чистом виде. Авторов объединяет мысль о том, что рациональность, или открытость, впервые нашла свое выражение в древнегреческой культуре, но достигла своего расцвета только в эпоху Просвещения; открытость связывается в том числе с развитием торговли. Так, Штейнзальц утверждает, что идеал открытого знания сформировался в древнееврейской культуре параллельно с древнегреческой. Ключевое отличие двух рассматриваемых концепций заключается в том, как авторы понимают открытость: по Швыреву, открытость заключается в постоянном изменении и развитии знания, в то время как Штейнзальц понимает открытость как доступность знания для каждого человека. Несмотря на такое радикальное отличие, в остальном два подхода к рациональности очень сходны между собой. Концептуальный смысл открытой рациональности сегодня приобретает особую актуальность в связи с развитием открытой науки.

В статье рассматривается государство как социальный институт, историческое образование, политическая система. Отправной точкой для анализа является кризис современных государств, решающих проблему пандемии, выстраивающих новую систему социальных отношений между обществом и государством. В центре внимания авторов находятся российское государство до и после пандемии, социально-политические процессы становящегося постсоветского государства, анализ которых является целью исследования. Поднимаются вопросы создания политического образования на территории постсоветской России, которое условно называется государством, но не является им. Авторы используют метод сравнительно-исторического анализа, обращаясь к истории западноевропейских государств периода распада Римской империи и создания варварских королевств. При анализе постсоветской России проводятся параллели с историей Киевской Руси. В статье предлагается использовать для анализа современного российского государства структурно-отраслевую модель формирования государства. Детерминантой в ней становится не привычная всем территория, а одна из социальных структур прежнего государства, которая начинает доминировать. В результате политических процессов на постсоветском российском пространстве появляется суперсоюз. Еще одним аспектом анализа является обращение авторов к изучению элиты – клиентелы, ее целям и возможностям, соотношению в российском обществе элиты и бюрократии. Исследование механизмов государственного управления дополняется изучением обратной связи, общественной реакции на проводимые социальные преобразования. В статье используются результаты социологических опросов населения Хабаровского края. Авторы приходят к выводу, что пандемия проявила и усилила социальные тенденции в строительстве структурно-отраслевого государства России, обнажив социальные противоречия между властью и обществом.

С конца 2019 г. и вплоть до сегодняшнего дня мир живет в условиях постоянного противостояния эпидемии, вызванной коронавирусной инфекцией. Первой страной, которая испытала на себе атаку COVID-19, стал Китай. Но и он же среди первых сумел одержать победу в этой битве, причем с относительно небольшими потерями. Данные по числу заболевших и умерших от этой болезни в десятки, а подчас и в сотни раз меньше, чем в большинстве развитых стран, особенно если принять во внимание огромное население КНР. В течение 2021 г. смертность из-за причин, вызванных коронавирусом, была в этой стране практически равна нулю, а число заболевших в день варьирует от нескольких единиц до двух десятков, причем это всегда приезжие. Для этого потребовались мобилизация всех медицинских и административных ресурсов со стороны властных структур, равно как и соблюдение строжайшей дисциплины и полная лояльность к проводимым мероприятиям со стороны населения. Многие наблюдатели – журналисты, а затем и ученые – высказали предположение о том, что среди факторов, способствовавших установлению контроля над эпидемией, следует выделить моральные ценности, сформулированные в рамках конфуцианской идеологии. Не все специалисты принимают такой подход. Но нам он представляется вполне оправданным, поскольку сходную картину можно наблюдать и в других странах Восточной и Юго-Восточной Азии, чья цивилизация формировалась под сильным влиянием конфуцианства. К числу социокультурных факторов, способствующих успешной борьбе с ковидом и его последствиями, можно также отнести активное использование методик традиционной китайской медицины, особенно комплексов цигуна и тайцзицюаня.

Участники теневой президентской кампании в США открыто признались в формировании сговора против кандидата Трампа и в проведении секретной кампании в пользу демократов ради «спасения демократии». Автор aнализирует термин «теневая кампания», а также фактические цели теневой кампании 2020 года. В статье показывается, что Демократическая партия США постепенно утрачивает значительные сегменты своей социальной базы и предпринимает экстраординарные меры, чтобы завоевать поддержку новых групп населения, в частности, «новое американское большинство». Третья политическая сила, отличная от двух ведущих партий, осознала, что демократы могут завоевать высшие посты во власти только путем захвата контроля над избирательным процессом. Третья политическая сила присвоила себе мандат на корректировку избирательной системы под предлогом обеспечения безопасного голосования в условиях пандемии. Теневая кампания 2020 г. на деньги частного бизнеса внедрила новые правила и методы работы в избирательной кампании. Произошла фактически приватизация выборов большим бизнесом.  Автор на примере штата Висконсин анализирует ряд действий теневой кампании, которые вышли за рамки действующего свода избирательных законов. Исследование в Висконсине показывает, что левые организации в условиях хаоса, вызванного резким переходом к заочному голосованию, осуществили исторически беспрецедентное поглощение избирательных комиссий в ключевых округах активистами из номинально беспартийных, но явно идеологических организаций. Описан механизм разрушительного влияния олигархов и активистов на институт выборов в Висконсине: выдача частных грантов на условиях изменения правил выборов, партийная предвзятость в выдаче частных грантов, ослабление системы контроля за качеством голосования и подсчета голосов, насыщение избирательных комиссий политическими активистами, допуск к голосованию лиц, не имеющих право голоса. Анализ показывает, что теневая кампания действовала с целью захвата контроля над выборами, а не с целью спасения демократии.

Статья является откликом на опубликованную ранее («Идеи и идеалы», 2021, № 3) статью П.А. Ореховского и В.И. Разумова «Наступление нарциссической культуры: последствия для образования, науки и политики». Автор считает определение культуры как нарциссической эффективной метафорой, позволяющей концептуализировать общую тенденцию, проявляющуюся в ряде внешне разрозненных явлений. Этосом современной культуры становится центрированность ее представителей на себе, организация и оценка реальности в отношении к этому центру как естественная установка. В статье предлагаются некоторые из возможных направлений развития концепции. В качестве оснований нарциссической культуры рассматриваются демассификация производства и девальвация объективного знания в информационной динамике. Автор считает возможным установить связь распространения нарциссической культуры с развитием предметно-практического знания – систематизированного и дидактически оформленного опыта – как особого эпистемического типа, и с утверждением его в качестве своеобразной альтернативы классическому научному знанию. Рассматриваются проблемы, связанные с параллельным функционированием в системе образования двух типов знания. Как закономерное явление в контексте нарциссической культуры оценивается радикальная формализация системы образования, поскольку демонстрация и позиционирование в этом типе культуры приоритетны по сравнению с реальным содержанием. В связи с этим отмечен возрастающий разрыв между обращением информации в коммуникационных потоках и достижением уровня знания их участниками. Родовым признаком знания является системность, предполагающая в том числе установление содержательных взаимосвязей между областями знания, формирующими как общую, так и профессиональную картину мира. Отмечается, что произвольная трансформация организационных рамок образовательно деятельности, контролируемая формальными признаками, разрушает эти взаимосвязи. Также одним из проявлений нарциссической культуры признается околонаучное знание. Его традиционное основание – промежуточный уровень образованности, обеспечивающий пиетет по отношению к науке (при неспособности реально оценивать содержание научных идей) – дополняется в условиях нарциссической культуры всеобщей убежденностью в оправданности любых взглядов и нарциссической верой в достаточность собственной способности к суждению. Вместе с тем нарциссическая культура имеет свои ресурсы роста, которые могут быть использованы, в том числе в образовательной практике.

Предлагается отклик на статью П.А. Ореховского и В.И. Разумова «Наступление нарциссической культуры: последствия для образования, науки и политики». Соглашаясь с тезисами этой статьи, автор предлагает взглянуть на поставленные проблемы с позиции институционального и коммуникационного подходов. Такой подход представляется методологически оправданным и не менее актуальным, поскольку поставленные проблемы требуют более глубокого объяснения. Показано, что нарциссизм как особое культурное явление представляет собой не только внешний по отношению к субъектам фактор, но и является фактором, коснувшимся сословных и групповых интересов. Нарциссическую культуру не следует признавать объектом манипулирования, поскольку она решительным образом влияет на государственные институты, а также на социальную, экономическую, политическую и духовную сферы. Способность любого культурного явления ориентировать государство на человека и его духовное развитие выражается и в возможности дезориентации. Предлагается рассмотреть нарциссическую культуру как результат влияния теории разделения властей, привнесенной в отечественное государственное строительство «извне». Отмечено, что эта теория не всегда способствует сохранению права государства на самобытность, непохожесть и оригинальность. Выбор такого принципа государственного развития можно объяснить эстетическим идеалом и стремлением к красоте и совершенству. Вместе с тем, игнорируя влияние нарциссической культуры на связи исполнительных, законодательных и судебных функций государственной власти, невозможно определить состояние групповых и сословных интересов и пути дальнейшего развития государства, безопасности его граждан. Влияние нарциссической культуры на деятельность государственных институтов и органов власти не способствует их консолидации и объединению для решения текущих проблем и реального обеспечения публичных интересов современного общества и каждого его члена. Культура нарциссизма, являясь сложным социальным явлением, затронула практически все сферы человеческого существования – от психологических основ интимных отношений до философского осмысления устройства общества. Персонализация, нарциссизм, переживание внутренней пустоты сопровождаются депрессией, жестокостью, безразличием, отсутствием милосердия и благоговейного отношения к окружающему миру. Обосновывается связь между нарциссизмом и материализацией мышления, влиянием философии науки и техники на вмешательство в природу человека и среду его обитания. Предлагаются пути выхода из нарциссического плена и восполнения дефицита благоприятного отношения к себе. Делается вывод, что такое свойство нарциссической культуры, как молодость, является сильным внешним фактором, способным восстановить способность жить предметно здесь и сейчас.

Предметом данной статьи является анализ понятий, методов и культурологических тезисов, содержащихся в статье Ореховского П.А., Разумова В.И. «Наступление нарциссической культуры: последствия для образования, науки и политики», опубликованной в 13-м томе журнала «Идеи и идеалы» (№ 3, часть 1 за 2021 год). Показывается произвольное использование авторами основных понятий – «высокая» культура и «нарциссическая» культура. Отмечено, что философская методология в рассматриваемой статье в принципе отсутствует и заменена неким «культурологическим методом», суть которого подобна постмодернистской игре в концепты, где все связано со всем и может объясняться, как угодно автору.

Критическому разбору подвергнуты основные утверждения авторов, а именно:

1) критерием «высокой» культуры является ее признание бо́льшей частью человечества;

2) массовая культура ХХ века, вопреки критике философов, – это высокая культура;

3) организация жизни и досуга в индустриальном капиталистическом обществе – это пример рациональной организации;

4) служение институтов духовного производства народу – это рядовой, банальный фактор массовой культуры вообще (в том числе западной);

5) в современной культуре произошел «эпохальный сдвиг» в сторону социального нарциссизма;

6) индивидуализм в предпринимательстве, разрушение классических стандартов иерархии и дисциплины в образовании, превращение политики в театр при поддержке «молчаливого большинства» и отсутствии протестных настроений, популярность здорового образа жизни – это признаки неотвратимо наступившей нарциссической культуры;

7) «культурный (или социальный) нарциссизм» может быть «здоровым».

В заключении нами обосновывается тезис, что более точным психоаналитическим определением социальных тенденций современной культуры будет не нарциссизм, а некрофилия, которая проявляется в предпочтении мертвого, бездушного и механистического, упорядоченного – всему живому, буйно растущему, неупорядоченному и неподконтрольному.