Идеи и Идеалы

В статье предпринята попытка рассмотреть теории «освобождения» в древневосточной философии, которые, с одной стороны, четко отражают сходства и различия между буддийским учением шуньявады и даосизмом, а с другой – определяют базовые принципы двух рассматриваемых философских школ. Отмечена трудность постижения таких ключевых понятий философии «освобождения», как «дао» и «шуньята», поскольку они не поддаются анализу с позиции формальной логики и рациональному определению, обладая «неуловимостью», многозначностью и, можно даже сказать, «запредельностью» смыслов и определений. Автор рассматривает эти термины с применением метода диалектики с ее формой мышления единства основания противоположностей «и то, и это». Развернутые в статье теоретико-методологический и компаративный анализы базовых понятий шуньята мадхьямиков и пустотность дао, взятых в качестве независимых единиц философского дискурса, показали, что можно говорить о тесной взаимосвязи рассмотренных понятий, поскольку в каждом из них присутствуют два аспекта пустотности: «теоретический», определяющий классификацию подходов и значений пустоты, и «практический», раскрывающий способы (пути) и стратегии самосовершенствования (освобождения). Предложено понимание пустоты в обеих рассматриваемых философских системах через модель «кругового движения»: в буддийском учении шуньявады олицетворяющего не-дуальность, пустотность сансары и нирваны, в даосском учении – «внутреннее состояние взаимообусловленности и взаимопроницаемости», относительность всех вещей и явлений, т.е. их пустотность. Определено, что путь, ведущий к «освобождению» (санскр. мокша) или к просветлению (кит. мин), и мадхьямики, и даосы понимают как срединный. Однако трактовки этого пути в древнеиндийской и древнекитайской традиции различны. Для даосского учения срединный путь состоит в преодолении двойственности через уравновешивание «инь» и «ян», которые своим растворением друг в друге создают неизменную целостность. Сворачиваясь и достигая центра, они рождают новое, «невыявленное» состояние гармонии и покоя, состояние «Великой пустоты дао». В отличие от даосского, буддийский срединный путь предполагает полное снятие противоположностей, поскольку всё относительно и тождественно пустоте (санскр. шунья), он лежит не через «следование естественности», как у даосов, а через следование «восьмеричному пути», который ведет к пониманию иллюзорного характера всего сущего, поскольку одной из самых важных характеристик дхармы как составляющего элемента сансары является пустотность (шуньята).

В данном исследовании разобраны разные исторические интерпретации вопроса бесстрастия либо претерпевания Бога. Показана связь пассибилизма как положения о возможности страдания Божества с социокультурным контекстом современности. Отмечено, что люди Античности и современности очень по-разному считают, что достойно или недостойно Бога. Античная философская теология утверждала абсолютное бесстрастие Божества. В христианской мысли поздней Античности также преобладало представление о бесстрастном Боге, что не исключало дискурса о страдании Бога Сына. Это мнение сохранялось во время Средневековья и Реформации, хотя «теология креста» М. Лютера делала акцент на откровении Бога в страдании Христа. В Новое время диалектика философии религии Г. Гегеля положила основание для рассмотрения теологического пассибилизма. Такие взгляды появились в конце XIX – начале XX вв. в Германии, Англии и России, причем значительное влияние на последующую мысль оказал Н.А. Бердяев. В качестве основных причин такого пересмотра можно назвать ставшее популярным мнение о некритичной рецепции раннехристианской мыслью установок греческой философии, влияние философии процесса, апологетическую потребность в новом подходе к теодицее ввиду катаклизмов XX в., обусловивших массовые страдания людей, и, наконец, переход от абсолютизма к демократии в политической сфере. Экстравагантные подходы отмечены во взглядах авторов из Японии, Кореи и стран Африки. Современный пассибилизм полагает, что только представление о страдающем Боге способно помочь человеку в его страдании, в то время как в классической христианской схеме люди находили утешение скорее в бесстрастии Бога. При рассмотрении смены взгляда на бесстрастие Бога в связи с процессом историко-философского развития отмечается несовместимость концептуальных схем Античности и современности, поэтому основания критики положений Античности с точки зрения современных метафизических установок не признаются обоснованными.

Философия, как одно из мировоззрений, была далеко не первым способом создания описания мира. До нее существовала целая последовательность других описаний в слове. Очень важно то, что эпос постепенно вытесняет миф, а логос вытесняет эпос. Но к V в. до н.э. истину ищут философски, и именно логос становится языком философии и нового мировоззрения. Автор анализирует слова Платона из четвертой книги «Государства». Речь идет о тонком силовом устройстве человека, о тех силах – дюнамис, – которые определяют, к какой части общества относится тот или иной человек. Те, кто правит, должны развивать в себе логистикон дюнамис – силу ума, или, точнее, рассудка. Защитники и стражи – силу тюмоса, условно, духа. А вот остальные свободные граждане полиса руководствуются силой, именуемой эпитюме, т.е. желанием. В статье рассматривается движение вспять: от смены мировоззрения и революций к самому первому перевороту – битве титанов и богов. Почему философы, в общем-то, не признающие богов, оказались на их стороне? История показывает: особое возмущение греческих философов вызывал способ думать, который использовали люди ручного труда. Ничтожность ручного труда –  это исключительно мировоззренческое отношение, проявляющееся через общественное мнение правящего сословия, потому что ручной труд – это признак большинства общества: земледельцев, ремесленников и купцов. Иными словами, мы можем трактовать переворот, свершившийся в мире богов и вознесший над Землей Олимп, как борьбу прежних культов с новым культом богов воинской аристократии. Но автор убежден, что борьба за Олимп еще не завершилась. Если прислушаться, то вы услышите, что идет битва за Разум, меняющая природу человека. Потому что мы сделали выбор: быть с богами, быть их творением – человеком разумным.

Проблемы сознания, познания, бессознательного являются не только вечно актуальными для философии, но и главными вопросами когнитивной науки. Последние достижения в области когнитивистики демонстрируют, что человек способен накапливать, обрабатывать и использовать информацию не только осознанно, но и на неосознаваемом уровне. Все процессы, связанные с познанием, протекающим на неосознаваемом уровне, современная наука обобщает в понятии «когнитивное бессознательное», которое становится одним из самых обсуждаемых в наши дни. Чтобы прояснить это понятие, в первой части статьи автор приводит примеры проявления когнитивного бессознательного, зафиксированные экспериментально. В первую очередь рассматриваются имплицитная память и имплицитное научение – способность человеком приобретать информацию, навыки в результате опыта, поскольку данные процессы протекают на неосознаваемом уровне. Другой формой проявления когнитивного бессознательного является подпороговое восприятие – психическое явление, суть которого заключается в том, что стимулы, не фиксируемые сознанием, становятся модификатором поведения человека, влияя на его мысли, чувства, действия, оценочные суждения. Затем рассматривается явление прайминга, который обусловливает качественное изменение результатов решения предъявленных человеку задач при условии предварительного предъявления информации, связанной с этой задачей, либо вероятность более быстрого воспроизведения полученной информации при попадании в те же условия, в которых был предъявлен прайм. Среди прочих форм проявления когнитивного бессознательного называются такие процессы, как автоматизмы, когнитивная установка, слепое поле зрения. Делается вывод, что сообразно многочисленным экспериментальным данным, помимо сознательной системы, ответственной за процессы получения, обработки и использования информации, в рамках человеческой психики активно функционирует система неосознаваемая. Во второй части статьи автор анализирует критику концепции когнитивного бессознательного известным американским философом Дж. Сёрлом на основании рассуждений, представленных в двух его монографиях: «Открывая сознание заново» и «Seeing Things as They Are: A Theory of Perception». В обеих книгах Сёрл утверждает, что сознание остается абсолютно центральным в любом акте восприятия и познания. Он хотя и допускает мелкие, незначительные бессознательные процессы, но полностью отрицает глубинное бессознательное. В заключении представлены размышления о позиции Сёрла и его критическом отношении к концепции когнитивного бессознательного.

В статье на примере диалога «Октавий», являющегося, по всей вероятности, первым произведением христианской апологетической литературы на латинском языке, рассматривается начальный этап религиозно-философской полемики между христианством и античной культурой. Следуя античной традиции, автор диалога, Минуций Феликс, дает возможность высказаться каждому из участников диспута. Первым на полемическую сцену выступает язычник Цецилий. В духе эпикуреизма он указывает на материальное происхождение мира и живых существ и отвергает Божий промысл. Исходя из скептической установки, Цецилий заявляет, что религиозные вопросы недоступны человеческому познанию, и по этой причине не стоит пытаться разрешить их. Лучший вариант в данном случае – следовать религии предков. В полемической речи Цецилия, направленной против христианской ритуальной практики, нашли отражение распространенные в народной среде предрассудки в отношении христиан, в частности, обвинения в ритуальных убийствах, антропофагии, разврате. Защитник христианства Октавий прежде всего указывает, что в гармоничном устройстве космоса и живых существ нельзя не заметить промыслительного действия Бога. Таким образом, он знает два традиционных доказательства бытия Божия: космологическое и телеологическое. Далее он ставит вопрос о генезисе римского политеизма и приходит к выводу о том, что он есть продукт обожествления реальных людей – царей и героев прошлых веков. Стоит отметить, что свою речь Октавий подкрепляет ссылками на античных философов. Связано это, безусловно, со стремлением автора провести возможную параллель между христианством и античной философией, преподнести христианство как заслуживающее уважения интеллектуальное направление мысли. В результате детального анализа данного сочинения становится очевидно, что «Октавий» заслуживает особого внимания как полемический диалог между старой и новой культурными парадигмами. Он позволяет нам понять, какое впечатление произвела христианская религия на культурный мир Римской империи II века при первом своем знакомстве с ним.

В статье дается систематический анализ позиций двух выдающихся и традиционно противопоставляемых друг другу представителей греческой натурфилософии, Парменида Элейского и Гераклита Эфесского, относительно проблемы времени как мирообразующего принципа. Исследование включает обоснование трех тезисов. Первый тезис заключается в том, что попытки рассмотреть время со стороны его онтологической сущности, а не только эмпирических проявлений и инструментального использования, предпринимались уже в раннегреческой философии. Второй тезис заключается в том, что традиция противопоставления представлений Парменида и Гераклита о принципах мироустройства искажает реальное положение дел. В статье показано, что статичность бытия у Парменида не исключает движения и становления вещей, а метафизическая динамика Гераклита не сводит существование вещей к бесконечному становлению, никогда не достигающему бытия. Третий тезис заключается в том, что идеи и времени, и вечности так или иначе присутствуют в обеих концепциях. Время рассматривается как условие и основание существования единичных вещей, проявляющееся в их изменчивости и движении. Вне времени, т.е. в вечности, пребывает Целое, включающее в себя все наличные и возможные единичные вещи. Учения Парменида и Гераклита тем самым представляют две части единой онтологической модели, в которой время и вечность служат задаче изменения и сохранения Космоса.

Цель статьи – предложить четкие методологические принципы для историко-философского исследования с учетом специфики такого исследования. С одной стороны, приблизить историко-философскую работу к интерсубъективной научной практике, с другой – определить ее отличия от герменевтической проблемы понимания как такового. Для этого проводится небольшой обзор развития герменевтики в европейской традиции ХIХ–ХХ вв. Указывается отличие герменевтического процесса понимания как неограниченного и субъективного от специфики научного исследования как локального и интерсубъективного. Предлагаемая методология описывается в двух основных аспектах. Первый аспект – метод работы с текстом. За основу берется метод философского концептуального анализа. Дается его адаптированный вариант, в котором задача прояснения философских понятий сопоставляется с задачей прояснения ключевых понятий текста и их взаимосвязи. Основной методологический прием такого анализа – это уточнение смысла посредством разбора употребления слова в тексте через оппозиции и дифференциации смысловых отличий, а также генерализацию, т.е. выявление общего смыслового ядра у различных понятий. Полученные результаты фиксируются в понятиях метаязыка исследования. Итогом такого анализа должна стать ясная структура текста, эксплицирующая основные концепции и проблемные места этих концепций. Второй аспект – ограничение объектного материала. Обосновывается необходимость исключения историко-культурного и интеллектуального контекста как внешних по отношению к конкретному исследованию конструктов. В числе таких конструктов лингвистические концепции, задающие самодовлеющие схемы объяснения развития языка. Ограничение осуществляется в первую очередь через формирование корпуса текстов. Устанавливается тематически связанная группа текстов одного автора; используются только хорошо сохранившиеся тексты, повествование в которых не нарушено. Первое ограничение позволяет избежать усложнения исследования мультипликацией концепций и минимизировать деформацию смыслов слова при рассмотрении его употребления. Второе ограничение также страхует от усложнения исследования, требуя, чтобы текстуальный контекст употребления слова был максимально свободен от реконструкции. В результате представленный в данной статье метод определяется как текстологический концептуальный анализ.